Гид по чаю и завтрашнему дню

– Но ты продолжаешь смотреть. – Орион пьет свой кофе. – Покажи адрес школы. – Я показываю, и он машет рукой. – Это в Блумсбери. Прямо в сердце Лондона, рядом с Ковент-Гарден. Одно из моих самых любимых мест. – Он ужасается, увидев мое отсутствующее выражение лица. – Теперь я понимаю, каким дерьмовым гидом оказался, ведь за все это время ни разу не свозил тебя в Лондон.

– У меня было много работы, но я бы с радостью съездила. И школа – просто заглянуть не повредит. Посмотреть, где она, и все такое.

– Конечно. Мы чуть позже едем с отцом навестить маму, так что сегодня не получится. К тому же нам понадобится целый день. – Он хмурится. – В следующие выходные моя очередь работать в магазине.

– Тогда через две недели. Время пролетит быстро, – говорю я, жестикулируя поднятой чашкой. Очевидно, слишком сильно жестикулируя, потому что кофе выплескивается на стол.

Орион цокает языком, глаза шаловливо горят.

– О, это уже интересно. Ты это сделала.

Я вытираю кофе.

– Чувствую, пахнет очередным суеверием.

– Может, не только им, – говорит он мне. – Обычно, если проливаешь кофе, это значит, что о тебе думает твой возлюбленный.

Я узнаю истинное значение этого суеверия только после ужина. Весьма иронично, мне кажется, сам штат Флорида играет со мной злые шутки.

Через несколько часов после того, как Орион проводит параллель между пролитым кофе и мыслями от возлюбленного, имя Андре появляется на экране моего телефона. Эмоции мгновенно возвращают меня к прошлой ночи. Даже если и так, Андре Миллан больше не mi amado.

Звонок по FaceTime идет и идет. Мне просто интересно, как я потянусь к знакомой зеленой иконке ответа. Мне просто интересно, как его лицо опьянит меня, словно первый глоток крепкого ликера, как весь мой организм будет его переваривать.

– Лайла. – Его лицо и голос, его скулы, даже длинные темные ресницы, которым я всегда жутко завидовала, – ничего не изменилось. «Еще и трех месяцев не прошло», – напоминаю я себе.

– Ты меня нашел, – говорю я. А я тебя потеряла.

– Знаю, я звонил тебе вчера, но… – Он трет лицо. – Господи, хорошо выглядишь. Я бы даже сказал отлично.

Несколько слезинок стекают по щекам. Я качаю головой.

– Лайла, пожалуйста, не плачь. Я позвонил не для того, чтобы снова заставить тебя плакать.

Чего он от меня хочет? Ничего не чувствовать? Не помнить? Разве он не понимает, что он – одна из главных причин, по которым я здесь?

– Зачем ты это делаешь?

– Я… – протягивает он. – Сам пытаюсь понять.

Он легко понял, что хочет бросить меня весной. Очень легко. У меня кружится голова; я отбрасываю волосы с лица.

– Ты был занят, разве нет?

– То одно, то другое, да.

– Уверена, ты часто ходил на пляж. Ты ведь его обожаешь. – В моем смехе сквозит истерика. – Я скучаю по Саут-Бич. Особенно когда увидела его в твоем «Инстаграме». Ты ведь до сих пор не ходишь туда один, верно?

Его лицо блекнет, и этот незначительный намек подтверждает мою правоту. Теперь он знает, что я знаю про Алексу Хихон. Центр кубинских расследований Пилар снова побеждает.

– Лайла.

– Как давно?

Он делает резкий вдох.

– Это ничего не значило. Это было ошибкой.

Слезы теперь текут, услышав, как он сказал это вслух. Я вдыхаю его слова, задерживаю их в легких. Жжение.

– Мы встречались всего две недели, Лайла. Все кончено.

– Две недели – это больше, чем просто ошибка. – Он собирается что-то возразить, но я продолжаю: – Я хочу знать только одно. – Он кивает. – Только давай без всего этого дерьма, типа «дело не в тебе, а во мне». Что. Я. Сделала?

– Мы провстречались три года, – говорит он. – Это целая вечность по меркам старшей школы.

Молчание.

Он пожимает плечами.

– Мы вместе выросли. Ты всегда была умной и напористой, и сильной. Я влюбился в это. Но под конец… – Я пристально смотрю на него; он поджимает губы. – Я начал терять себя.

– Что ты имеешь в виду?

– Ты вела нас на всех парусах, планировала все надолго вперед. Давила на меня: говорила, какие предметы я должен выбрать и что не должен уезжать из Майами после школы. Ты указывала мне, как своим новеньким пекарям в «Ла Паломе». Мне нужно было больше свободы и побыть немного одному. Самостоятельно принимать решения.

Сгоревшая звезда, как abuela и сказала. Я отмахнулась тогда от ее предупреждений, похоронила их под тончайшим слоем теста. Но вот они, он тычет ими мне в лицо. То же самое касается и Стефани.

Нужно было слушать ее во время наших еженедельных пробежек.

– Зачем мы опять это делаем? – сказала Стефани прошлой зимой, тяжело отдуваясь, пока мы бежали очередную милю по мосту Ки-Бискейн.

Я оторвала взгляд от бирюзовой бухты.

– Сегодня суббота.

– Нет, я имею в виду. Зачем мы. Мучаем себя. Пробежками? – Ее светлые, собранные в хвост волосы подпрыгивали с каждым шагом.

– Чтобы было больше места для pastelitos? К тому же тебе нравится бегать.

Стефани ответила:

–Тебе нравится бегать.

Но ей никогда это не нравилось. А я никогда особо не слушала. Я не могу извиниться перед ней сейчас, но я могу попросить прощения у Андре.

– Прости, – шепчу я. – За все те планы. – Вдох, выдох.

Он широко открывает рот, затем снова закрывает.