Гидеон из Девятого дома

– Гидеон. Я говорила твоей некромантке, что не хочу умирать. И это правда. Но я умираю, по ощущениям, уже десять тысяч лет. Гораздо сильнее я не хотела умирать одна. Не хотела, чтобы меня забыли. Это ужасно, когда тебя забывают. Седьмые положили бы меня в прекрасный гроб и не говорили бы обо мне. Я бы ничего им не дала. Поэтому я явилась сюда по приглашению императора… я хотела… пусть даже я знала, что лечу сюда умирать.

– Но я не хочу, чтобы ты умирала, – сказала Гидеон и не сразу поняла, что сказала это вслух.

Тонкие пальцы обхватили ее ладонь. Темно-синие глаза блестели ярко, даже, пожалуй, слишком ярко, они были влажны и жарки. Гидеон очень осторожно сжала пальцы Дульсинеи в своих. Ей казалось, что от малейшего усилия эти пальцы рассыпятся в пыль, как рассыпались бы самые древние кости из оссуария Девятого дома. Сердце у нее заныло и размягчилось, а мозги тоже заныли и пересохли.

– Я этого не планирую, – сказала Дульсинея. Ее голос становился все тоньше, будто растворялся в воздухе, как добавленная в молоко вода. Она закрыла глаза с тяжелым вздохом. – Я, может быть, буду жить вечно, если мне не повезет. Что там ждет одну плоть один конец?

– Где-то я уже видела эти слова, – сказала Гидеон, не представляя, где именно. – Что они значат?

Синие глаза раскрылись:

– Ты не знаешь?

– А должна?

– Ну, – спокойно сказала Дульсинея, – ты должна была произнести их, обращаясь к своей Преподобной дочери, в тот день, когда обещала служить ей в качестве рыцаря, а она должна была ответить тебе теми же словами. Но этого не произошло, так? Тебя не воспитывали в традициях Дома Запертой гробницы, ты совершенно не похожа на монашку Девятого дома. И сражаешься ты, как… не знаю. Я вообще не уверена, что ты выросла в Девятом доме.

Гидеон на мгновение оперлась головой об изголовье кровати. Думая об этом мгновении, она всегда представляла, что запаникует. Но паники уже никакой не осталось. Она просто устала.

– Точно, – сказала она, – достало притворяться, так что да. Все чистая правда. Я самый фальшивый рыцарь на свете. У настоящего рыцаря хронический гипертиреоз, а еще он просто козел. Я строю из себя невесть что меньше двух месяцев. Я не настоящий рыцарь. И получается у меня хреново, – ответная улыбка была совсем не лукавая, а… нежная. Впрочем, Дульсинея всегда была с ней удивительно ласкова. Как будто они всегда делили какую-то чудесную тайну.

– А вот тут ты не права. Если хочешь знать, что я думаю… я считаю тебя рыцарем, более чем достойным ликтора. Я хочу посмотреть, что из тебя выйдет. Интересно, Преподобная дочь вообще понимает, кто ей достался?

Они посмотрели друг на друга, и Гидеон чувствовала, что взгляд в эти притягательные глаза становится слишком долгим. Ладонь Дульсинеи казалась очень горячей. Вот теперь нахлынула паника от признания, где-то внутри поднялась вторая волна адреналина, и, как будто выбрав самый удобный момент, открылась дверь. Вошел Паламед Секстус с большой черной сумкой всякой хрени, поправил очки и секунды на две задержал взгляд на их соединенных ладонях. Очень вежливо и совсем не по-паламедовски он сказал:

– Я зашел посмотреть, как вы себя чувствуете. Я не вовремя?

– Мне, пожалуй, пора, – сказала Гидеон, отдергивая руку. На нее все злились, ну и отлично, к тому же они не могли злиться так же сильно, как она сама. Она встала, покрутила головой, пока суставы не затрещали, с удовольствием обнаружила, что рапира все еще висит на бедре, и почувствовала, что готова дать отпор Паламеду, очень неприятному и какому-то виноватому. – Я возвращаюсь к себе. Я в порядке, хватит тут. Спасибо за мазь, воняет трындец.

– Господи, Девятая, – нетерпеливо сказал Паламед, – сядь, тебе надо отдохнуть.

– Вспомни предыдущие разы, когда я отдыхала с удовольствием. Ну или нет.

– Это не мазь, это вытягивающее средство. Не забывай, что Кам вытащила из тебя двадцать костяных осколков и сказала, что остался еще десяток.

– Их достанет Нонагесимус. Ну или нет, – мрачно сказала Гидеон, – ну или пусть остаются, пока я не закончу убивать людей.

– Девятая…

Она позволила себе пронестись мимо Стража и побежала по коридору со скоростью ракеты. Так себе способ уходить от вполне нормального разговора, но очень приятный. К тому же она выбралась за рекордное время.

Гидеон побрела по коридору, выковыривая оранжевую дрянь из-под ногтей. Она пребывала в таком хреновом расположении духа, что чуть не сшибла с ног Сайласа Октакисерона, облаченного в легкие стерильно белые одежды Восьмого дома. Колум из Восьмого дома автоматически поддержал его. В одежде того же цвета он выглядел совсем зеленым.

– Выходит, они мертвы, – заявил его дядюшка вместо «здравствуйте».

Единственным, что удержало Гидеон от немедленного нападения, стала мечта о возможности засунуть ногу Октакисерона так глубоко ему же в задницу, чтобы пятка вышла изо рта.

– У них имена были, говно малахольное! И если ты захочешь поднять шум, то я сразу предупреждаю, что я сейчас в таком настроении, что не успокоюсь, пока тебя не прибью.

Колум заморгал. Некромант – нет.