Гидра

– Короче, дед мой был героем Гражданской войны. В Араканском ущелье, знаете, имам призвал ночных страдальцев… Много наших сгинуло, а дед выжил. Вы не зевайте, крепите расчалки, Платон, трос. Ну, короче, выжил дед, и пригласили его уже в тридцатые на авиапарад. Где дед-кавалерист, а где самолеты, но не суть, пригласили, дали бинокль – любуйся асами. А дело было в Тушино, там вся верхушка изволила быть. Сталин, Молотов, Ворошилов, Микоян. Дед возьми да посмотри на правительственную трибуну. В бинокль. А там Сталин, и Сталин прямо на деда смотрит, и тоже в бинокль. Смотрит и облизывается.

– Вурдалак, – сплюнул Церцвадзе.

– А через неделю кто-то пролез к деду в квартиру и выколол ему глаза. Не убил, ослепил только. А кто, что – дед уже не болтал, в могилу с собой унес. Так-то.

– Это точно не под запись, – прокомментировал Глеб, про себя удивляясь. В Москве такую историю рассказали бы шепотом, самому близкому человеку, предварительно поискав в помещении подслушивающие устройства. А тут во всеуслышанье, для двадцати семи человек, одного из которых и недели не знаешь…

– Так, чего спим? За растяжкой следите. Давай машину назад. Еще, еще, не дрейфь!

Тягач попятился, трос перетянулся через стрелу, и опора приняла вертикальное положение. На нее тут же вскарабкались верхолазы – приладить провода, подвесить изоляторы и гирлянды, заделать шлейфы.

Глеб наблюдал за ними с восхищением. И вдруг…

– Мужики…

– Чего?

– Вась, ты не слышал? Звуки оттуда, будто выстрелы. Раз, два, три.

– Лось это. Веткой хрустит. Ну что, попробуешь наверх?

– Попробую! – забыв о сухих хлопках, потер ладони Глеб.

Глава 12

Во время последнего их телефонного разговора бывший муж, убедившись, что она его не простит, сказал: «Я мокрого места от тебя не оставлю. Изменял? Поблагодари, что не лупил как сидорову козу, бездетная дрянь. Обещаю, сгниешь в подворотне с алкашами».

Галя дернула щекой, втянула табачный дым. Посмотрела на себя со стороны: в широкой цветастой юбке, яркой ситцевой блузе, курит в огороде, отвыступала перед зэками на краю мира… Галя одной затяжкой укоротила сигарету на четверть.

Ночь проглотила поселок, как библейский кит – Иону. В ночи бессонно шумел Ахерон, шуршали деревья, зудели комары, наяривала гармонь. В соседней избе звенели стаканы. Бубликов и музыканты обмывали удачный концерт.

Галя подняла взгляд к звездному небу, к серебрянику луны. Кеша бы порадовался. Не подворотня, а гораздо хуже: Яма, вечная мерзлота. Проучить не проучил – ей такие уроки как с гуся вода, – но наказал знатно. День высосал энергию, даже злиться не было сил. Вместо злости пришло умиление мазохиста. Батюшки, пала-то как!

«Что это вообще было?» – думала Галя, кусая фильтр. Словно пьесу, по которой поставили сегодняшний день, написал Льюис Кэрролл. Сначала абсурдное застолье у Ярцева, потом выступление. Зрителей она практически не видела. От летней эстрады до выставленных на лужке лавок было метров тридцать. Сюрреализм! Галя – делать нечего – продекламировала в микрофон стихи, исполнила песни, в том числе шлягеры из «Яддит-Го, прощай». Никто не подпевал, не смеялся остротам Бубликова, рта не раскрыл, когда объявили концерт по заявкам. Зато аплодировали, где надо и где не надо. За автографами к Гале подошли только солдаты и этот гадкий бригадир Золотарев, да и то было не похоже, чтобы их действительно интересовали автографы. Скорее…

Что?

Они создавали видимость…

Как в рассказе Эдгара Аллана По «Система доктора Смоля и профессора Перро». Герой приехал в частную психиатрическую больницу и не знал, что медики, с которыми он общается, на самом деле – пациенты, запершие персонал в подвале…

Бред, конечно, но и капитан, и начальник конторы смахивали на людей с серьезными вавками в головах. Солдаты были просто роботами, а психи… то есть, простите, зрители… Боже, они выглядели так, словно на концерт их пригнали палками. Не различить, кто зэк, а кто нет. Напряженные, какие-то измученные, вертятся, ерзают. По дороге на постой Галя не встретила ни одного человека. Понятно, заключенных этапировали в бараки, но куда дели остальных?

«Эдгар По! – хмыкнул внутренний голос. – Ты себя накручиваешь. Люди пашут в том кошмарном котловане, а ты хочешь, чтобы они отплясывали чечетку? У конвоя жизнь тоже не сахар. Енин, может, болеет, Ярцев – не умеет вести себя в обществе женщин. Золотарев – обычная свинья. Вот и весь Эдгар По».

У соседей, шибанув ностальгией, запели «Подмосковные вечера». Комар укусил за мочку, Галя хлопнула себя по уху. Из-за темного сруба – бани – вышла плечистая баба, с которой Галя уже сталкивалась в поселке, возле дома Ярцева.

– Вода готова.

– Спасибо. Подскажите, а?..

Выяснить, где туалет, не удалось. Грубиянка скрылась в темноте. Галя показала ей язык и взяла с лавки вещи.