Гидра

Мостки нависали над котлованом, как грозящий палец жестоковыйного бога. Смотровую площадку сколотили по приказу Золотарева. Стоя на верхотуре, вцепившись в перекладину ограждения, Золотарев наблюдал за картой намыва. Шламовые насосы выкачивали грунт, исторгали черные потоки пульпопроводы. Вохровцы выстроились на эстакаде, переводя дула винтовок и автоматов с одного раба на другого. Жалкие человечки скользили по глине, орудовали лопатами. Бульдозеры справились бы быстрее, но их ковши могли навредить матушке. Единственной уступкой прогрессу было судно «Ласточка», оснащенное громадным буром, фрезерным рыхлителем и землечерпалкой. Золотарев помнил, какую ненависть вызывали у него белошвейки с «Ласточки». Он надеялся, что остальные рабы тоже ненавидят привилегированных речников. Ненависть – это хорошо. А еще хорошо, когда собаки не лают. С каким удовольствием бригадир убивал собак. И в юности, и сейчас, получив безграничную власть над стройкой.

Кто-то упал в грязь, его били судороги. Пара конвоиров спустилась по склону, коллеги упавшего потеснились. Конвоир ударил доходягу прикладом и ногами столкнул с берега. Мутная вода поглотила тело. Позже его достанут детишки матушки.

Золотарев плюнул, метя в голову зазевавшегося раба. Ветер ласкал лицо, могучий Ахерон нес свои воды, на стрежне пенились бурунами волны. Долгий путь прошел Золотарев, прежде чем взобрался на эти мостки.

Он родился до Сдвига в местечке Кривой Рог Херсонского уезда Херсонской губернии. Рано сбежал из дома, потом жалел, что перед побегом не прикончил ненавистного батю. Пока сверстники учились, беспризорничал, слонялся по селам, батрачил, пас скот. Первого человека убил в тринадцать. Замерз, а этот выхухоль в хату его не пускал. Кровушка согрела, пригодилась заточка. Во времена голода пришлось попробовать длинную свинину – людское мяско. Ничего так, особенно мозги, но крольчатина вкуснее будет.

В семнадцать Золотарев добровольно сдался системе: сел за школьную парту. Хотелось научиться читать запретные книги. Но искоренение собственной безграмотности не принесло ожидаемых плодов. Книги, которые он добывал, вламываясь к антикварам и грабя их библиотеки, были пшиком, подделкой. Максимум, чего он достиг, произнося заклятие в чистом поле под всполохи молний, – вызвал дождь из лягух.

Попался он в тридцать восьмом. Птичка принесла на хвосте, что у этого букиниста, Эрлиха, дома настоящие сокровища: и «Откровение Глааки», и «Сокровенные культы», и даже Альхазред. Золотарев отправился за кушем.

Прирезать Эрлиха не составило труда. Золотарев потрясенно разглядывал стеллажи с книгами. Квартира была стандартная, пятьдесят восемь квадратов, но стеллажи уходили вдаль бесконечными рядами и терялись во тьме. Золотарев вступил в туннель. Названия на корешках вызывали обильное слюноотделение. К тому моменту Золотарев поднаторел, шарил, что чего стоит. Греб тома, пока мешок не переполнился. Пора назад, а книги все лучше, ценнее, древнее. Человеческая кожа, гравюры, от которых Золотарев блевал, свитки затопленных континентов. Пришлось освобождать мешок. Азарт и жадность толкали вперед. Туннель раздваивался. В полумраке сновали нетопыри, плели сети гигантские пауки, однажды Золотарев встретил крысу с человеческим лицом. По ощущениям, он находился в лабиринте больше суток. Жажда заставляла лизать пол. С потолка сочилась вода. Иногда за стеллажами мелькал Эрлих. Золотарев спотыкался, падал, полз. Книги прожгли в мешковине дыру. Золотарев расплакался, свернулся клубочком и уснул на каменном полу, а проснулся в прихожей букиниста. Милиционеры хохотали над незадачливым воришкой. Их вызвала гувернантка Эрлиха. Золотарев пробыл у букиниста пять дней.

Ему впаяли пятерку за грабеж, ведь Эрлиха, ни живого, ни мертвого, в квартире не было. Амнистировали в сорок первом и призвали в Красную армию. Но фортуна снова улыбнулась Золотареву: войну он отсиживал в дальних окопах, в составе шестьдесят седьмой стрелковой дивизии Карельского фронта. Лишь в сорок четвертом их встряхнуло. Началась Свирско-Петрозаводская операция, десантников кораблями отправили в тыл финнам. Финский главарь Пааво Талвел активно использовал летающих полипов, но красноармейцы захватили плацдарм противников и огнеметами сжигали пришельцев (Золотарев под шумок кокнул вредного замполита).

Вновь его посадили в сорок восьмом. Изнасилование, убийство, надругательство над трупом… уж больно хороша, больно неприступна была та машинистка. Повезло, что не расстреляли.

Одиннадцать лет в лагерях, стройка за стройкой. Благо снасильничавший Золотарев, вопреки статье, сумел подняться по иерархической лестнице. Околевшие зэки днем и ночью намывали, рубили, пешнями кололи лед, а Золотарев командовал и пресмыкался перед офицерами. Командовать ему нравилось, пресмыкаться – нет, но правила есть правила. Хочешь спирт и цигарки – изволь лизать задницы.