Гидра

Они свернули на окраинную улочку и замедлили шаг. Церковь возвышалась за пиками уродливого сорняка. Покривившаяся, потемневшая, с дырявой маковкой без креста, она источала потаенную угрозу, как тигр, про которого не знаешь, убил его выстрелом, или он притворяется дохлым и готов атаковать. Глеб коснулся виска, словно поправлял пробковый шлем.

– Стоит, зараза…

– Говорят, в ней ночами службу служат.

– Милиционеры бы не допустили…

– А что они попишут? Поп, когда церкви отменили, внутри заперся, до сих пор там. Жгли – не горит. Двери выбили, чтобы добро в пользу голодающих забрать, – три человека с ума сошли. Так и сидят в ростовском дурдоме, про богов канючат. Храм теперь Азатотий. Его легче не замечать.

– Но мы-то заметили. – Глеб хлопнул Мишку по плечу, не столько его, сколько себя подбадривая. – Назад ходу нет. Действуем по плану?

Мишка сглотнул.

– Как скажешь…

Сорняк цеплялся за одежду, хлестал по щекам. Вымахал в человеческий рост, что тростник, что те овощи, которые зреют вокруг воронок, испускающих дым цвета иных миров. Мальчики ломали стебли и таранили препятствия, пробиваясь вглубь дурнины. Заросли выпускали тучи мошкары, а земля была скользкой и липкой.

– Ничего-ничего, – бормотал Глеб.

На церковь они буквально напоролись. Она оказалась куда ближе, чем Глеб предполагал. Осклизлая стена напрыгнула из сорняка. Возле нее было не продохнуть от мошек, и запах, витающий в воздухе… так смердит мертвечина, пару дней пролежавшая на дороге.

– Может – ну его? – предложил Мишка.

– Дело хозяйское, – сказал Глеб. – Хочешь – возвращайся. Только газету дай.

– Не, – сказал Мишка, поколебавшись. – Вместе.

Они пошли вдоль стены, за угол, к прогнившей паперти. Культы, плодившиеся в Гражданскую как грибы, здорово помогли большевикам в борьбе с православием: старые боги существовали в реальности, а Иисус так и не явился пастве. О христианстве быстро забыли, власти пришлось противостоять религиозным течениям, о которых еще недавно никто помыслить не мог.

Полная луна висела над маковкой, а звезды будто бы наблюдали за мальчиками.

– Давай, – сказал Глеб. Под одеждой сновали мурашки, а может, мошки.

Мишка расстегнул портфель. Его руки дрожали, и из портфеля посыпались учебники и тетрадки. Глеб наклонился, чтобы помочь другу, поднял нетолстую книгу и прочел, ловя обложкой лунный свет:

– «Безымянные культы». Фридрих Вильгельм фон Юнцт. Интересно?

– Не очень. Никаноровна на лето задала.

– Немчура поганая. – Глеб вернул Мишке книгу. – Зачем читать врагов, колдунов этих идиотских?

– Чтобы мыслить как они. Чтобы победить.

– Чтобы победить, им надо башку раскроить. Ага! – Глеб взял у Мишки газету. «Безбожник у станка», ветхий, девятилетней давности номер. На передней странице – латинская цифра «пять», символизирующая пятилетку, ломала хребет карикатурному существу со щупальцами вместо бороды. «Марксизм, – прочел Глеб в свете луны, – это сокрушительная практическая программа в борьбе с Ктулху».

– С Азатотом не нашел.

– Один черт, – ответил Глеб, – Азатот, Ктулху. – И он спародировал Никаноровну: – То, что нельзя описать! Или опи́сать.

Мишка прыснул.

– Ладно, – сказал Глеб, – давай нацепим – и по домам.

Он смело взошел по лестнице, вынул из кармана винную пробку. В пробку, чтобы не пораниться, была воткнута длинная игла с красной бусиной на конце. Эту шпильку Глеб как-то подобрал на базаре – она служила ему мечом, пронзающим белогвардейцев-кузнечиков, и теперь послужит доброму делу. Что бы там ни пряталось в церкви, оно должно знать: даже дети больше не боятся космических кошмариков.

– Вот так! – Глеб спустился на ступеньку ниже, любуясь результатом. Иголка вошла в трухлявое дерево, как в картон. Газета трепетала на ветру, пришпиленная к двери.

– Можно возвращаться, – сказал облегченно Мишка.

– Мы теперь знаешь кто? – Глеб встал спиной к церкви. – Мы – богоборцы!

Дверь открылась, протяжно заскрежетав петлями. Бледный свет залил паперть и мальчишек. Длинные тени метнулись к жужжащим зарослям. Мишка взвизгнул.

– Она живая!

Глеб обернулся, лицом к обнажившемуся притвору. Там никого не было, только мошкара клубилась в странном свете, не электрическом, но и не таком, который производят свечи.

Толстый слой пыли покрывал половицы. В десяти метрах от входа стоял стол, драпированный расшитым полотенцем. На нем лежал деревянный крест.

– Спокойно, – пробурчал Глеб.

Любопытство толкало вперед. Он почувствовал себя мотыльком. «Мотыльки, – говорил папа, – живут до двадцати дней».

– Мы не собирались…

– Тише ты! – Глеб переступил порог.

– Вот сойдешь с ума, я тебя ни разу не навещу в больнице.

– Ну и не надо. Пионеры с ума не сходят.

Рассохшиеся доски просели под весом Глеба, а потом и под весом Мишки.

– Не оставляй меня одного, – сказал Мишка жалобно. Он не пытался строить из себя смельчака.

– Я здесь, – отозвался Глеб.

Где это – здесь? Что за место такое?