Гидра

Весь прогрессивный мир воспел героизм защитников девятой шахты, там, где от кировской линии отделяется арбатский радиус. Восемь часов молодые пролетарки и пролетарии обороняли забой от прожорливых мотыльков, способных обглодать человека до костей. Снаружи были повреждены мостовые и трамвайные линии, осели дома по трассе, и бригада товарища Иванчука пала смертью храбрых.

Трудным участком являлась постройка наклонных ходов для эскалаторов на станции Красные Ворота. В котлованах без устали трудились коммунисты и беспартийные, рабочие и инженеры. Когда через штреки пробивали фурнель, в мерзлом грунте образовалась пустота. Из пустоты пахнуло могилой и поглядели на ударников красные глаза чудовищ. Не справилась с напором щитовая прокладка, купленная у англичан. Лопались логардины, сломался компрессор, давление в кессоне упало, и вода затопила выработки. Пятиметровые черви и обросшие ледяными сосульками кроты встретили достойный отпор. Трехпудовыми кувалдами прибывшие с Урала шахтеры сминали вражескую армаду. Плечом к плечу, по пояс в плывунных песках, багровых от крови. Герои получили переходящее знамя района и личную благодарность Лазаря Моисеевича Кагановича, верного ученика Сталина.

Весной погиб товарищ Булгарин, посещавший участок трассы между площадями Свердлова и Дзержинского. Родина оплакивала лучшего своего сына. Требовался глубокий идейный и высокий потенциальный подход к вопросу истребления чудовищ. На каждую тысячу кубических метров вынутого грунта приходилось по две голодные твари.

Девушки, вчерашние школьницы, шуровали в забое Краснопресненского района. Бетон свозили вагонетками на нижнюю штольню, его ведрами доставляли по блоку на верхнюю – бетонировали первую колотту. Вараны подкрались исподтишка. Но советская женщина – человек особый! Форменных чучел приветствовали стальными жалами! Девушки хватали бурильные молотки, работающие на сжатом воздухе, и сверлили черепа ящеров. Перед смертью комсомолки пели и благодарили Родину.

Инженер Ферсель, начинавший свой путь еще в помещичье-купеческой обстановке старой отсталой России, спроектировал чудо-машину: с громадным литым бивнем, бронированными проводами и гидравлическими домкратами. Железный крот прорывал твердые грунты и нанизывал на острый рог червей, варанов и крыс. Людей укрепляло осознание того, что впереди – машина, изготовленная ударным трудом тридцати советских заводов. К шестнадцатой годовщине Октября аварийная двадцать вторая шахта забетонировала первый участок верхней штольни. Остался в бетоне секретарь партийной ячейки Симонов. Был премирован путевкой в дом отдыха звеньевой Тарасов, убивавший летучих мышей оголенным проводом.

Так ковалась большевистская воля к победе.

И вы, сегодняшние москвичи и гости столицы, спускаясь в чудо света – метро имени товарища Кагановича, – вспомните тех, кто погиб за вас! На чистых и светлых станциях в ожидании поездов прочтите их имена, высеченные в граните, повторите, словно молитву: Ферсель, Симонов, Тарасов, Иванчук! Это они – и сотни других, безымянных – подарили нам мир, изгнали чудовищ, объединенные любовью и преданностью к партии и к нашей родной земле.

Г. Аникеев

– Вы, молодой человек, куда котлету руками жрете? Я здесь для чего? Вилку бы попросили, это вам, знаете ли, не подворотня.

– Простите, больно она вкусная.

– Больше так не делайте никогда.

– Я выпивший.

– Ничего страшного. Может, вам существеннее чего?

– Да куда. Тут всего пятьдесят грамм.

– Где пятьдесят, там сто. Ну ладно, не буду приставать. Апчхи.

– Будьте здоровы.

– На акацию.

– Какая акация. Тополиный пух, может?

– Точно. Апчхи. Пух.

Женщина в накрахмаленном фартуке села на табуретку, и буфет скрыл ее всю, кроме тугой гульки волос. Глеб облизал пальцы и развернул к себе солонку, изображающую повара. У повара не было рук – отломали садисты.

– Соболезную, – пробормотал Глеб. Сквозь пыльные стекла лился солнечный свет, и теплый ветерок раздувал кучки искомого пуха. Со своего места Глеб отлично видел здание редакции и прекрасно знал, что рано или поздно придется идти на поклон к Мирославу Гавриловичу. Знал, но оттягивал момент.

За соседним столиком шуршал «Правдой» усатый гражданин. Глеб глянул на передовицу и закряхтел:

– Лаос, а! Ужас что творится.

Усатый разговор не поддержал. Посасывающая чай дама с почти такими же усами, как у гражданина, посмотрела на Глеба словно на законченного алкоголика.

А почему, собственно, «словно»? Пусть не законченный, но, так сказать, в процессе. В десять утра во вторник уже подшофе. Все из-за снов – надо же на кого-то свалить вину, так пусть виноватым будет Морфей. Кошмары вернулись, снова и снова прокручивались события двадцатиоднолетней давности. Снова и снова умирал Мишка Аверьянов, а Глеб улепетывал от чудовищного попа, как жалкий трус…