Гидра

В двенадцать лет Глеб начал заикаться. Прибежал домой, с головы до ног покрытый пылью, пыльцой проклятого поля, и мычал:

– М… м… м…

Никак не удавалось вымолвить имя своего друга. Заикаясь, он поведал родителям о кривой церкви и попе Азатота. Те слушали, бледнея. Позже доктор сказал, что ему повезло, ни единого ушиба, а что до заикания – пройдет, и прописал лечение кварцевым светом.

Свет не помог, полноценный дар речи вернулся сам по себе уже осенью.

В тридцать три Глеб поднялся с моховой подушки и сказал:

– О-о-они у-у-ушли.

Некоторые вещи возвращаются. Нарушение речи, вызванное шоком. Лесные монстры…

Но шогготы действительно сгинули. Когда кучка уцелевших мужчин уже прощалась с жизнью и перед глазами Глеба проносилось кинохроникой: папа, отправляющийся на войну, мама, лепящая вареники, университет, армия, Мишка, Москва, самоубийца на станции Дом Советов, Галины губы, глаза, сеточка вен под кожей белоснежных грудей…

Чудовища побрезговали пищей, или, скорее, что-то их отвлекло. Синхронно повернули рыла к какой-то точке в чащобе и сорвались с места. Потрясенные сезонники вставали, не веря, что спаслись. Но спаслись далеко не все.

Лишь сейчас, у разбитой машины, среди мертвых и раненых товарищей, до Глеба стал доходить масштаб причиненной шогготами катастрофы.

Как ни странно, больше повезло тем, кто был в хвосте лесовоза. Из пассажиров прицепа погибло двое, еще четверо получили ранения. Легкие – от щупалец монстра. Одному сезоннику рассекло щеку, другому сняло немного кожи с груди. Тяжелые травмы нанесло падение с прицепа. Закрытый перелом лодыжки – раз. Пронзенное веткой бедро – два. Можно сказать, «прицепные» легко отделались, а Глеб и вовсе обошелся синяками.

Но из двенадцати находившихся в кузове людей выжило… четверо. Семерых убил прыгнувший в лесовоз шоггот. Восьмой неудачно приземлился и расколол о камень висок. Братья Терлецкие рыдали над трупами друзей. Лэповцу по фамилии Шишков шоггот откусил три пальца на правой руке. Он привалился к борту кузова и повторял: «Ну все, мужики, пора на пенсию», – а Бондарь бинтовал его изувеченную кисть.

Тьма укрывала саваном дорогу и мертвецов. Шумела, колыхалась, как море, тайга, вскрикивали раненые. Им оказывали первую помощь. Благим матом заорал усатый бурильщик – из мяса выдернули злосчастный сук.

– Где мы? – спросил Вася, отвлекаясь от парня с разрезанной щекой.

Церцвадзе, который при столкновении с гранитом расквасил о рулевое колесо нос, прогундосил:

– В трех километрах от лагеря примерно. Простите, пацаны. Эти курвы полезли на лобовое стекло.

Вася отмахнулся: ты-то тут при чем? Глеб заметил раздавленного, размазанного по гранитной глыбе шоггота, зеленые кишки наружу. По ощущениям, побег длился вечность, а на деле они недалеко ушли от делянки. И за час потеряли почти половину группы. За десять минут – если не считать ребят, застреленных юерами.

Полный провал.

– Вась, – позвал Глеб. – Я п-пойду за Галей.

– Погоди. – Бугор растер по лицу грязь, соображая. – Так, слушайте сюда. Нужно вернуться в лагерь.

– Не опасно ли? – спросил Корсар.

– Опасно. Здесь тоже опасно. – Вася кивнул на заросли. – В Рубежку утром попробуем.

– Пешком?

– А как еще? – вздохнул Церцвадзе. Его нос распух.

– Сделайте костыли для раненых, если понадобится – носилки…

– Сами доковыляем, – сказал бурильщик, сидящий на обочине. В аптечке нашлись обезболивающее и бинты.

– Ждите нас там, будьте начеку, не маленькие. Кто придет из поселка – стреляйте, не люди это.

– А вы?

– Мы с журналистом пойдем Галю искать.

– Впотьмах?

– Я с вами пойду, – сказал Муса, закидывая за плечо ружье и проверяя фонарик.

– Это – дело. Наш котловой – лучший следопыт. И это… – Вася бросил взгляд на мертвого сезонника. – Я – не я буду, если не отомщу. Слово даю. С корнем вырву заразу, богиня там или Папа Римский. Ну, мужики, удачи.

Глеб, Вася и Муса пошли прочь от лесовоза, держась лиственничной границы. Над Ямой всплыла луна, как утопленница со дна реки. Дорога была пуста, ни монстров, ни трупов. У Глеба перед глазами стояла зубастая, окаймленная щупальцами пасть – секунда, и откусит голову… Господи, Галя… Она совсем одна в ночи… или, что хуже, совсем не одна.

– Здесь! – сказал Глеб.

– Уверен?

– Д-да, вон тропка, здесь она с-свернула.

Муса первым сошел с дороги. Посветил фонариком, изучая склон.

– Так точно, здесь, – подтвердил он и поскакал по уступам.

– Ты на меня не серчай, – сказал Вася тихо, чтоб не услышал котловой.

– За что серчать? Т-ты мне жизнь спас, д-дважды.

– Я, брат, дурак. – В полутьме Вася посмотрел Глебу в глаза. – Я в башку втемяшил, что Галю люблю.

– Вот как… – Картина сложилась из фрагментов: отстраненность бугра, косые взгляды.

– Не встречал я, журналист, таких баб. А кто встречал? Покорежило дурака, чуть товарища не предал.

– М-меня?

– А кого же еще… Думал, гадости про тебя наговорю, Галя со мной будет. Представляешь? Не представляешь… – Вася хмыкнул. – Но она – молодец. Она тебя выбрала. Вы друг другу подходите. А меня, пожалуйста, прости. Отойду в сторонку, как только узнаю, что она в порядке.