Гигиена убийцы

— Послушайте, вы становитесь невыносимой с вашими загадками. Скажите мне название — и покончим с этим.

— А мне не к спеху. Давно я так не веселилась.

— Не могу сказать того же о себе.

— Тем приятнее. Но не будем отвлекаться. Поговорим об удушении, дорогой господин Тах.

— Мне нечего сказать на эту тему.

— Вот как? Почему же вы грозили этим мне?

— Мало ли что у меня вырвалось в сердцах, с тем же успехом я мог бы сказать, например: «Идите в баню!»

— Да. И тем не менее, будто бы случайно, вы пригрозили задушить меня. Странно.

— Куда вы клоните? Уж нет ли у вас пунктика насчет оговорок по Фрейду? Этого только не хватало!

— Я никогда не верила в оговорки по Фрейду. Но теперь начинаю верить.

— Я никогда не верил в действенность пытки словом. Но теперь начинаю верить.

— Вы мне льстите. Но давайте начистоту. Мне спешить некуда, и пока вы не извлечете из памяти недостающее название, пока не расскажете все об удушении, я вас в покое не оставлю.

— Как вам не стыдно преследовать бедного старика, немощного, больного и неподъемного?

— Я не знаю, что такое стыд.

— Вот как, ваши учителя забыли вдолбить вам и эту добродетель?

— Господин Тах, вы ведь тоже не знаете, что такое стыд.

— Естественно. Мне стыдиться нечего.

— Не вы ли говорили, что ваши книги пагубны?

— Вот именно: мне было бы стыдно, не сумей я напакостить человечеству.

— В данном случае все человечество меня не интересует.

— Вы правы, человечество вообще неинтересно.

— Интересны отдельные личности, не так ли?

— Только их очень мало.

— Вы знали какую-нибудь личность? Расскажите.

— Ну, хотите, расскажу о Селине?

— Нет, только не о Селине.

— Как? Он недостаточно для мадемуазель интересен?

— Расскажите мне о личности, которую вы знали во плоти, с которой жили бок о бок, общались и все такое.

— О медсестре?

— Нет, не о медсестре. Ну полно, вы же знаете, к чему я веду. Вы прекрасно это знаете.

— Понятия не имею, мадемуазель зануда.

— Сейчас я расскажу вам одну историю, которая, быть может, пробудит воспоминания в вашем склеротическом мозгу.

— Ладно. Коль скоро мне некоторое время, слава богу, не придется говорить, надеюсь, вы разрешите мне пожевать карамельки? Вы так меня замучили, что мне это просто необходимо.

— Извольте, разрешаю.

Писатель сунул в рот большую квадратную конфету.

— Моя история начинается с одного удивительного открытия. Журналисты, как известно, не обременены излишней щепетильностью. Так вот, я покопалась в вашем прошлом, не спросив на это вашего разрешения, — потому что вы бы мне его не дали. Я вижу, как вы улыбаетесь, и могу прочесть ваши мысли: вы думаете, что нигде не могли оставить следов, что вы — последний отпрыск вашей семьи, родных у вас не осталось, а друзей нет и не было, — в общем, ничего о вашем прошлом я узнать не могла. Ошибаетесь, дражайший господин Тах. Всегда надо остерегаться незримых свидетелей. Надо остерегаться мест, где вы когда-то жили, — они о многом могут рассказать. Вижу, вы опять смеетесь. Да, замок, где прошло ваше детство, сгорел шестьдесят пять лет назад. Весьма загадочный, кстати, пожар, его причина так и не была установлена.

— Как вы узнали про замок? — спросил толстяк приглушенным, вязким от конфеты голосом.

— Запросто. Подняла архивы, для нас, журналистов, это не проблема. Видите ли, господин Тах, я ведь не дожидалась десятого января. Вы меня интересуете уже не первый год.

— Да вы на ходу подметки рвете! Верно, подумали: «Старикашка долго не протянет, надо быть во всеоружии, когда он даст дуба», так, что ли?

— Перестаньте разговаривать с конфетой во рту, противно. Итак, я продолжаю. Искала я наобум, поэтому поиски были долгими, но не трудными. Мне удалось отыскать следы последних известных Тахов: в 1909 году зарегистрирована смерть Казимира Таха и его жены Селестины Тах, утонувших во время прилива на острове Сен-Мишель, куда молодые супруги приехали отдыхать. Они были женаты два года и имели годовалого ребенка — догадайтесь, о ком идет речь. Далее, отец и мать Казимира Таха не пережили трагической гибели единственного сына. Остался только один Тах — маленький Претекстат. Выяснить, что с вами сталось, было непросто. Мне пришла в голову блестящая мысль отыскать девичью фамилию вашей матери, и я узнала, что, в отличие от вашего отца, который не мог похвастать знатным происхождением, Селестина была урожденной маркизой де Планез де Сен-Сюльпис — это ветвь древнего рода, ныне угасшая, не путать с графами и графинями де Планез, которые…

— Вы намерены познакомить меня с историей семьи, не имеющей ко мне отношения?

— Вы правы, я отвлеклась. Вернемся к славному роду Планез де Сен-Сюльпис, убойно древнему и знатному, хоть и сильно поредевшему к началу двадцатого века. Узнав о гибели дочери, маркиз и маркиза решили воспитать осиротевшего внука — вот таким образом в годовалом возрасте вы были водворены в замок Сен-Сюльпис. Там вас нежили и холили дед с бабкой, кормилица, а также дядя и тетя, Сиприен и Козима де Планез, брат и невестка вашей покойной матери.

— Все эти генеалогические подробности интересны до потери пульса.

— Не правда ли? Дальше еще интереснее.