Гигиена убийцы. Ртуть

– Святая простота! Вы полагаете, что человека могут изменить книги «с идейным зарядом»? Да ведь они-то как раз меньше всего меняют нас! Нет, влияют, преображают другие книги, те, что несут заряд желания, наслаждения, вдохновения и главное – заряд красоты. Возьмем для примера величайшую книгу, несущую заряд красоты, – «Путешествие на край ночи». Как можно не стать, прочитав ее, другим? А между тем большинству читателей без труда удается невозможное. «О да, – говорят они, – Селин – это что-то», – после чего возвращаются, как говорится, к своим баранам. Селин, конечно, это крайний случай, но я могу привести и другие примеры. Нельзя остаться прежним, прочитав даже весьма скромную книгу, скажем Лео Мале: какой-то Лео Мале и тот вас изменяет. На девушек в непромокаемых плащах вы смотрите иначе, прочитав его роман. Это очень, очень важно! Изменить взгляд – вот единственное, ради чего мы пишем!

– Не кажется ли вам, что всякий человек, осознанно или нет, смотрит на все другими глазами, прочитав ту или иную книгу?

– О нет! Только сливки читательской массы на это способны. Все прочие продолжают видеть мир, оставаясь в первозданной серости. Заметьте, я говорю только о читателях, которые сами по себе редкость. Большинство людей вообще не читают. По этому поводу хорошо сказал один умный человек, запамятовал, как его звали: «В сущности, люди не читают, а если и читают, то не понимают, а если и понимают, то забывают». В самую точку, вы не находите?

– В таком случае участь писателя трагична?

– Если и трагична, то причина, конечно же, в другом. Это же большое благо, если вас не читают. Можно многое себе позволить.

– Но все-таки поначалу вас наверняка кто-то читал, иначе бы вы не прославились.

– Поначалу, может быть, совсем чуть-чуть.

– Мы вновь вернулись к моему первому вопросу: откуда такой оглушительный успех? В чем ваш дебют отвечал читательским чаяниям?

– Не знаю. Я начинал в тридцатых годах. Телевидение еще не появилось, надо же было людям чем-то себя занять.

– Да, но почему вы, а не какой-нибудь другой автор?

– Вообще-то, настоящий успех пришел ко мне после войны. Забавно, правда? Ведь я не принимал в этой потехе никакого участия: я тогда уже почти не мог ходить, и вообще меня комиссовали по ожирению десятью годами раньше. В сорок пятом было положено начало великому искуплению грехов: люди поняли умом или почувствовали нутром, что им есть в чем себя упрекнуть. Вот тут-то им и попались мои романы, хлесткие, как площадная брань, полные грязи, – и они сочли это карой, соразмерной глубине их низости.

– Так и было?

– Могло быть. А могло быть и иначе. Но vox populi vox Dei [4]. А потом, очень скоро, меня перестали читать. Как и Селина, кстати: Селин, по всей вероятности, наименее читаемый писатель. Разница в том, что меня не читали с полным на то основанием, а его без такового.

– Вы часто упоминаете Селина.

– Я люблю литературу. Вас это удивляет?

– Из него вы, я полагаю, ничего не вымарываете?

– Нет. Это он из меня вымарывает. До сих пор.

– Вы с ним встречались?

– Нет, берите выше: я его читал.

– А он читал вас?

– Наверняка. Я часто чувствовал это, читая его.

– Вы хотите сказать, что оказали влияние на Селина?

– Меньше, чем он на меня, но все же.

– А на кого еще вы оказали влияние?

– Да ни на кого, потому что больше меня никто не читал. В общем, благодаря Селину я могу сказать, что меня читали – по-настоящему читали – хотя бы один раз.

– Вот видите, вам хочется, чтобы вас читали.

– Только он один, только он. На остальных мне плевать.

– А вы встречались с другими писателями?

– Нет, ни с кем я не встречался, и никто не встречался со мной. У меня вообще мало знакомых: помимо Гравелена, разве что мясник, молочник, бакалейщик да продавец из табачной лавки. Вот, кажется, и все. Ах да, еще эта сука-сиделка, ну и журналисты. Я не люблю общаться с людьми. И живу-то один не столько из любви к уединению, сколько из ненависти к роду человеческому. Можете написать в вашей газетенке, что я законченный мизантроп.

– Почему же вы мизантроп?

– Вы, полагаю, не читали «Гадких людей»?

– Нет.

– Ну разумеется. Если бы читали, знали бы почему. Ненавидеть людей есть тысяча причин. Лично для меня главная – это их криводушие: тут они неисправимы. Это криводушие, кстати, сегодня, как никогда, в чести. Я пережил разные времена, сами понимаете, и могу вас заверить, ни одно не было мне так ненавистно, как нынешнее. Криводушная эра в полном смысле слова. Криводушие – оно ведь куда страшнее вероломства, двуличия, подлости. Кривить душой – значит лгать в первую очередь себе самому, и даже не ради успокоения совести, а ублажая свою натуру красивыми словечками вроде «стыд» и «собственное достоинство». Это значит лгать и другим тоже, но добро бы ложью честной и злонамеренной, из корысти, так нет – сами-то чистенькие, и ложь лицемерная, мелкая, ее выдают с улыбочкой, как будто вам это должно доставить удовольствие.

– Хотелось бы пример.

– Да возьмите хотя бы сегодняшнее положение женщины.

– Как? Неужели вы феминист?

– Феминист, я? Да я ненавижу женщин еще пуще, чем мужчин.

– За что?