Гилморн

Найра всегда была к нему благосклонна, но не более того. Слава Эру, после той охоты она стала общаться с ним свободнее, чем раньше, чаще улыбалась, расспрашивала о Лихолесье и сама рассказывала о жизни в замке — но больше слушала, чем совершенно покорила его сердце. Раньше его редко кто слушал. Или просто никто не внушал ему желания говорить? Зато перед Найрой он становился таким сладкоголосым и речистым, что сам себя не узнавал. Даже желание соблазнить ее отходило на второй план. Оставалось только сочувствие к бедной девушке, которая с рождения оставалась пленницей в замке — сначала своего отца, потом мужа. Дальше ближайшего городка или соседнего поместья она никогда не выезжала, и теперь Гилморн счастлив был стать ее ушами и глазами, ее палантиром, показывающим дальние страны и незнакомые города.

— А за Ривенделлом лежит Арнор, которым когда-то правили потомки нуменорцев, основавших Гондор, и Анарион, отец Исилдура, именовался королем Арнора и Гондора. К северо-востоку от Арнора лежит таинственный Ангмар, владения Короля-Призрака, который служит Черному Врагу. К западу от Арнора — Серые Гавани, Митлонд, где Кирдан-Корабел строит корабли для эльдар, отплывающих в Аман, благословенный край, где земля течет молоком и медом. А между Арнором и Серыми Гаванями лежит Эриадор. Говорят, это зеленая и счастливая страна, населенная полуросликами, или хоббитами — веселым народцем, любящим поесть и выпить. Я видел одного, когда жил в Ривенделле. Он славен своими приключениями и дружбой с великим магом Гэндальфом…

Глаза ее горели, когда она внимала Гилморну, и проворные пальцы замирали над шитьем, которым она занималась в свободное время, как приличествует благовоспитанной леди. Но Гилморн знал, что с куда большей охотой она держала бы в руках лук и стрелы или поводья коня. Леди Найравэль обладала неукротимым духом, который в неволе не угас даже после многих уроков смирения. И все искусство Гилморна строить глазки мужчинам с ней не годилось. Положившись на интуицию, он прикинулся скромным, стыдливым, целомудренным и несчастным, и очень скоро Найра прониклась к нему безмерным сочувствием. Путь она не любила мужа, но у нее все-таки был собственный дом и малютка-сын. А «бедному лорду Эннеари» предстояло прожить свою жизнь в одиночестве, так и не познав любви, не обзаведясь семьей и домом.

Эта роль не представляла труда для Гилморна, и слезы к глазам подступали настоящие.

Ему так хотелось любви — горячей и короткой любви смертных, особенно теперь, в преддверии осени с ее промозглыми холодными ночами. Об этом он и думал над раскрытой книгой, на страницах которой мужчины и женщины сплетались в любовных объятиях. Он даже не сразу расслышал легкую поступь Найры на лестнице, она успела одолеть к тому времени три пролета. Должно быть, снова несет ему подогретое вино и свечи. Леди беспокоилась, что он испортит себе глаза в темноте, и он не собирался ее разубеждать. Забота была приятна, к тому же со светом становилось уютнее.

Когда девушка вошла, Гилморн мастерски изобразил замешательство и так неловко попытался захлопнуть книгу, что она упала на пол и раскрылась на самой непристойной картинке во весь разворот. Найра взглянула туда и вся заалела, как маков цвет. Гилморн быстро подумал о том, как она выглядит без платья, и покраснел тоже. Он наклонился и поднял книгу, а Найра поставила поднос на стол и подобрала несколько выпавших листков. Выпрямившись, она оказалась лицом к лицу с Гилморном.

— Разве эльфы интересуются такими вещами? — спросила она, и ее черные ресницы затрепетали, как бабочки. Она была так хороша, что Гилморн смутился взаправду.

— Это чисто исследовательский интерес, — пробормотал он, пряча глаза. — Я с этой сферой жизни совершенно незнаком.

— Вы так хороши собой, Эннеари… и невинны, как младенец! У людей такое невозможно! — воскликнула она, забыв о скромности. Он заставил ее почувствовать себя опытной женщиной… хотя он наверняка знал мужчин больше, чем она… но сейчас он и вправду чувствовал себя невинным. От взгляда зеленых глаз Найры голова шла кругом.

— Наш народ не знает плотской страсти.

— Ваш народ… а вы сами? Вам когда-нибудь хотелось… — она знала, что говорит вещи, неприличные для леди, но упорно продолжала: — …разделить ложе с женщиной?

— Раньше — никогда, — шепнул он, прежде чем они оказались в объятиях друг друга.

Поцеловала она его — первая, и поцелуй был так упоителен и долог, что она еле переводила дух, и грудь ее под зеленым шелком платья бурно вздымалась. Он сжал ее талию и смотрел, смотрел в колдовские зеленые глаза, сияющие блаженством и ужасом от собственной смелости.

— Я ваш, миледи. Приказывайте! — голос эльфа дрогнул. — Следует ли мне забыть навсегда об этом поцелуе, или…

— Когда стемнеет, дверь моей спальни будет не заперта, — она высвободилась из его рук и вышла, держа голову высоко, как королева.