Приведенные составы ударно-следственных групп позволяют не только поименно назвать сотрудников ГПУ УССР, причастных к фабрикации дела «УВО», но и понять, из какого контингента выбирали следователи ее вымышленных членов. Ведь работники Секретнополитического отдела разрабатывали, как правило, интеллигенцию и крестьянство, а сотрудники Особого отдела – военнослужащих и лиц, подозреваемых в подготовке восстания.
Дело «УВО» нанесло сокрушительный удар главным образом по выходцам из Галиции. По сути это была настоящая охота на галичан, чему содействовал приказ Балицкого: «Особое внимание обратить на членов “УВО”, которые пролезли в партию и прибыли из-за границы с фиктивными партийными билетами братских компартий. Они, как установлено следствием, являются наиболее активными организаторами подполья, шпионажа и диверсий»[669]. На самом деле жертвами репрессивных акций стали многие деятели Компартии Западной Украины, действовавшие в предыдущие годы в условиях подполья и преследований со стороны польских властей.
По инициативе Всеволода Балицкого вопрос о коммунистах-галичанах рассматривался 31 мая 1933 г. на заседании ЦКК КП(б)У, на котором многие из них были исключены из партии. Еще через восемь дней Политбюро ЦК КП(б)У согласилось с вышеупомянутым решением, назвав арестованных «группой семнадцати», хотя фактически в приложенном к решению списке зафиксировано 31 лицо [670].
В приказе ГПУ УССР № 452 от 23 сентября 1933 г. Балицкий отмечал, что, несмотря на «исключительную оперативную сложность этого дела, значительную разветвленность организации, а также наличие целого логова разных контрреволюционных течений и ориентаций в ее составе, следствие было проведено в минимально короткий срок. Нанесен сокрушительный удар по контрреволюционному подполью. Успехи по разгрому “УВО” были достигнуты исключительно благодаря революционной преданности, чекистской оперативной четкости и самоотверженности в работе всех работников, работавших по делу “УВО”». Этим самым приказом всем участникам «ударно-следственных групп» была объявлена благодарность от лица Коллегии ГПУ УССР[671].
Участие в расследовании дела «УВО» расценивалось самими чекистами как незаурядная заслуга, и они все время ее подчеркивали. Так, Марк Ефимович Амиров-Пиевский писал: «В 1933 году принимал участие в разработке “УВО”, руководил внешним наблюдением за самыми активными фигурантами “УВО” (Бадан, Копач-Холодный, Слипанский, Романюк, Березинский, Эрстенюк и другие). Мной лично был выявлен в Харькове представитель центра “УВО” Букшованный, который прибыл из-за границы. Он жил под фамилией Кривицкий. Букшованный был сопровождаем до Пятигорска, где был тайно снят и доставлен в ГПУ УССР. Провел выявление и арест Сирко Василия»[672].
Однако не у всех чекистов участие в следствии по делу «УВО» вызывало приятные воспоминания. Вот что вспоминал об этом периоде своей работы Соломон Соломонович Брук: «В феврале 1934 года я был переведен из Винницы на работу в ГПУ УССР (Брук был назначен начальником 1-го отделения Секретно-политического отдела ГПУ УССР. –
Соломон Брук быстро понял, в чьих руках его судьба, и принял новые правила игры. Согласились выполнять все приказы в обмен на покровительство Всеволода Балицкого и десятки других чекистов. Они знали, что нет такого переплета, из которого бы их не вытянул председатель ГПУ УССР. Но доверие «хозяина» надо было отрабатывать.
Разоблачив и арестовав основные силы «УВО», руководство Секретно-политического отдела ГПУ УССР начало распускать среди подчиненных слухи о существовании нового центра организации. В ускоренном темпе «разоблачили» несколько «боевых террористических организаций», которые якобы должны были уничтожить В. А. Балицкого и П. П. Постышева. Например, бывший заведующий отделом иностранной информации газеты «Комсомолец Украины» В. С. Еленюк на допросе 5 декабря 1933 г. в присутствии председателя ГПУ УССР и второго секретаря ЦК КП(б)У рассказывал, что хотел убить руководителя украинских чекистов во время его возвращения с заседания Политбюро ЦК КП(б)У, однако подчиненный ему террорист «не смог узнать о времени заседания Политбюро, а я не был в состоянии выяснить, в какой машине ездит Балицкий»[674].