Гильза с личной запиской

Шансов достать было немного – пять из ста, а вот если произвести комбинацию и ударить по ломаной траектории, то очень даже может быть… Во всех случаях жизни душкам будет щекотно. Боганцов не выдержал, усмехнулся, переместил ствол вправо, на пыльный рыжий «жандарм», окруженный рослой сухой травой, и послал гранату в него.

Взорвалась граната с оглушительным треском в полуметре от макушки «жандарма», и рой осколков снопом сыпанул на душманов, прижавшихся к земле около миномета – огонь Чутура не давал им возможности подняться даже на четвереньки.

Миномет взмыл в воздух, круглая черная плита отлетела в сторону, и два стрелка в своих лепешках-бурбахайках, нахлобученных на головы, ткнулись физиономиями в землю. Живы они были или нет – с ходу не понять.

Плохо было, что прицельной стрельбе мешали верблюды – лезли они под пули, хотя к грохоту относились спокойно, от взрывов не шарахались, – ко всему были привычны, не один и не два раза, видать, испытали это на себе, прогнать их было невозможно; иногда верблюды начинали реветь, и рев их был громче пароходного, небо начинало трепетать, а кое-где вообще рвалось на клочья…

Казалось, что бой идет уже не менее получаса, но, когда Боганцов глянул на запястье, к которому циферблат был словно бы припечатан, оказалось – всего четыре минуты. Даже стремительное горное солнце не успело подняться и осветить ущелье Шолхан, – ущелье продолжало пребывать в розовом мраке, из которого выползали плотные хвосты тумана. Было в этом что-то чужое, враждебное человеку.

Мины больше не накрывали камни, в которых находилась группа Боганцова. Хоть с этим-то было все в порядке.

Стрельба стала редеть – похоже, часть душманов оттянулась в ущелье, затаилась там, пятнистый той порой ожил вновь, зашевелился, начал суетливо ощупывать приклад американской винтовки, придавленной телом здоровяка-пуштуна, Боганцов вновь обрезал его потуги короткой очередью.

Предупреждения было достаточно – пятнистый затих. Собственная судьба была понятна ему окончательно: придется давать показания в штабе у «шурави». Сержант крикнул Чутуру:

– Тезка, прикрой!

Тот ответил жестом: все понятно, мол. Сержант стремительно перелетел через камень, за которым находился, скатился в небольшой влажный ложок, затем, не прерывая движения, перемахнул в следующий ложок. Когда находился метрах в десяти от пятнистого, неожиданно ощутил: он находится на мушке.

Где, из какого угла на него смотрит чужой ствол? Из-за какого конкретно камня? Боганцов подхватил автомат, перевернулся через спину и очутился за небольшим, хорошо прикрывшим его гребнем. Вовремя он совершил гимнастический кульбит.

А Чутур вообще толково развел эту ситуацию – успел засечь стрелка, позарившегося на сержанта, и когда душман решил сменить позицию, чтобы с нового места достать русского, накрыл его очередью. Действия всех, кто находился на этой площадке, были очень расчетливыми, образовавшаяся прореха пустой не осталась, и когда Боганцов метнулся к следующему гребню, более высокому, более надежному, опять попал на мушку.

Пуля мимо не прошла, царапнула его по плечу, опалила таким огнем, что у сержанта из глаз посыпались искры, несколько пуль всадились в автомат и выбили его из рук. Боганцов хлопнулся на землю, замер, но в следующее мгновение мозг вспорола раскаленная мысль: он же находится на открытом пространстве, под пулями!

Надо как можно скорее нырнуть куда-нибудь, притиснуться к камням, иначе его превратят в обычное решето… Боганцов не шевелился. Приоткрыл один глаз. Удобное укрытие находилось в пяти метрах от него – несколько корявых камней, сцепившихся в полукруг; что еще зацепил он взглядом – в стороне валялся его «калашников» с погнутым откидным прикладом и вдавлинами, оставленными на защитном кожухе, с рванью в металле… Были еще поломки. Наверное, автомату пришел «кердык», – вряд ли с такими ранениями, нахлебавшись пыли, каменного крошева, он сможет работать.

У душманов автоматы в основном китайские, а это – совсем не то, что произведено на советских заводах. Да и его автомат записан за ним, внесен в карточку… Та-ак, надо подготовиться к броску, напрячься, сжаться в комок и-и-и… Он собрал себя в горсть, в кулак, прямо с земли метнулся в сторону, будто зверь, потом еще раз прыгнул вбок и в следующее мгновение уже был у неровного каменного полукруга.

Но вот ведь как – схоронка эта была уже занята, в ней сидел душман и перевязывал себе простреленное плечо американским бинтом.

Сержант знал эти бинты, знал, как они упакованы, знакома была и яркая этикетка, наклеенная на оболочку бинта… Казалось бы, яркие цвета совсем несовместимы с войной, война – это приглушенные защитные краски, не бросающиеся в глаза, мерцающие, способные растворяться в воздухе, американцам же «закон военной скромности» не был писан вовсе, они не придерживались его.