Гималайские маки (СИ)

Мака была уверена, что Соул отведет взгляд, отшутится или хотя бы усмехнется. Ошиблась. Он продолжал смотреть в глаза, кажется, не мигая и почти не дыша. Наконец все-таки хмыкнул, но сказал без тени насмешки или иронии в голосе:

— И я хочу.

А потом подался вперед и неуловимым движением опрокинул Маку на кровать, нависнув над ней сверху. Такой близкий; вот же они — знакомые черты лица в обрамлении белых прядей, почти родное дыхание души и ощущение теплоты там, где соприкоснулись их тела. Но в то же время далекий. Незнакомый. Повзрослевший. Изменившийся. В мелочах, которые почему-то только сейчас бросились в глаза. Не разглядела, не поняла, пока не оказалась лицом к лицу. Кожа вдруг оказалась смуглее, чем Мака помнила. Она не знала, в потолочном ли светильнике дело, оставшемся где-то за головой экснапарника, или всему виной тибетское солнце? Еле заметную то ли царапину, то ли шрам у левого виска повелительница тоже заметила впервые. И еще крохотный порез на подбородке — от бритвы.

И Мака вдруг замерла, внутренне сжалась и предостерегающе уперлась рукой в грудь Соула, когда тот уже начал наклоняться, чтобы поцеловать.

— Подожди… — получилось судорожно и испуганно.

Соул замер в паре дюймов от губ и открыл глаза. Отстранился, чтобы посмотреть на Маку и непонимающе спросил:

— Ты что, меня боишься?

Наверное, все-таки смог разглядеть испуг в глазах или каким-то образом почувствовать его в одеревеневшем под собой теле. Маке действительно стало страшно.

Страшно разочароваться.

А что если все воспоминания о том, насколько потрясающе им было вдвоем — просто приукрашенные памятью фантазии? А может, то, что в шестнадцать, в самый разгар переходного возраста, будоражило, в восемнадцать уже не так здорово? А что если за эти тридцать месяцев слишком сильно изменились они оба — и теперь почти два малознакомых друг для друга человека? Что если она все это время жила прошлым и думала о том Соуле Итере, которому до сих пор шестнадцать? Кто тогда этот молодой человек, склонившийся сейчас над ней?

Вдруг она сейчас снова будет размышлять, куда деть руки, и не ощутит ничего внутри, кроме холодной пустоты и разочарования?

— Прости… Я… — Мака запнулась, не зная как объяснить, и отвела взгляд, — не это имела в виду…

Соул не отпустил, но и целовать не стал.

А потом она вспомнила, что приятно бывает не только от поцелуев. Он улыбнулся, когда Мака вдруг вздохнула, и его теплая ладонь пару секунд назад обхватившая ее колено, нырнула дальше, нагромаждая над собой все новые и новые розовые волны складок, оставляя позади белую кожу обнаженной ноги. И чем выше задиралась юбка, тем невесомей становилась ладонь под ней, пока не остались только подушечки пальцев, вырисовывающие невидимый узор на внутренней части бедра. Мака даже не до конца понимала, что ей нравится больше: касания на грани между удовольствием и щекоткой или видеть задранную юбку с рукой Соула под ней. Будоражаще приятно.

Он задел кончик ее носа своим, привлекая внимание, и шепнул:

— Доверься мне, — будто тихий отголосок ее собственных слов перед тем, как им вдвоем удалось убить ведьму.

Сладкий запах шампанского смешался с ванильным ароматом, а сухие губы обхватили и отпустили ее верхнюю губу так мимолетно быстро, словно Соул пробовал на вкус остатки блеска для губ. Еще раз. Еще. А потом снова и снова, сокращая промежутки между легкими поцелуями, все дольше задерживаясь на губах, все неохотней отрываясь от них, забывая сделать очередной вдох или выдох. И Мака забывала вслед за Соулом. Забывала, как ровно дышать, как нужно себя вести и как не растерять в голове все мысли, чтобы не перейти черту дозволенного. Но Соулу на дозволенное и недозволенное и раньше всегда было плевать. Он просто продолжал целовать все напористее, уже не отрываясь от губ ни на мгновение. С такой жадностью сминал и покусывал их, будто все это время сдерживал в себе стаю голодных волков, которые теперь неслись вперед, крушили все внутренние преграды Маки и освобождали ее собственных зверей. И она отвечала Соулу, поддавалась на его провокации, позволяла ему все и хотела больше. Не выдержала и первая лизнула его губы. Соул намек понял и с таким натиском толкнул язык в ее полураскрытый рот, что Мака даже вздрогнула и протяжно ахнула, обхватив его обеими руками за шею.

Потом она уже не думала. Соул, видимо, тоже. Они оба сорвались в пропасть, где не осталось места мыслям. В глубине этой безрассудной бездны хаотичные поцелуи обжигали губы, шею, кожу, саму душу. Беспорядочные движения рук Соула задирали юбку до неприличия высоко, цеплялись за пушистый мохер пуловера, путались в волосах и оставляли на обнаженной коже горящие дорожки из желания. Мака сминала пальцами белый хлопок рубашки на спине, взлохмачивала пряди волос и задыхалась под напором чувств, которые глыбой заиндивевшего льда таились внутри два с половиной года. Лед таял, заполнял ее до краев сладким ощущением близости и растекался тягучим томлением внизу живота.