Гимн шпане

Все осмотрели останки мяча: ох ты, Верзила, мячу и правда капец, и это еще мягка сказано; рыжий исходил злобой, мяч был его сынишки: твою псину взять да прибить, один хороший удар, и кончено… хозяин поддакивал: конечно, ты прав, дружище, если ты ее убьешь, я тебя пойму… один удар, повторил Верзила, один удар, и ей хана, — казалось, мы на сходке первобытных дикарей, по сравнению с этой дырой наш пресловутый бар «У Мориса» был образцовой столовой военного училища. Хозяин наполнил стакан Верзилы, рваная резина полетела в урну; созерцая эту сцену со стороны, я подумал: не прячется ли среди присутствующих маньяк, которым нас так пугали? Дядя повторил заказ, и мы выпили.

— За вас, — сказал я, пригубив бурду из стакана.

Здешняя анисовка имела мерзопакостный вкус, но я выпил, не моргнув глазом. Жоэль задумчиво вертел в руках стакан, позвякивая льдинками; а этот что, тоже миллиардер? — спросил дядя.

— А как же, — ответил Жоэль.

— Конечно, — подтвердил я, — мы деловые партнеры.

Становилось жарко, к Мари-Пьер подошел поздороваться какой-то красномордый парень, похоже, они хорошо знали друг друга, он посетовал, что они редко видятся, Мари-Пьер, кажется, смутилась; эй вы, вдруг крикнул дядя, послушайте, я хочу сказать что-то важное. Он взобрался на лавку, и все повернулись в нашу сторону: грандиозная новость, моя племянница — она здесь, в зале, — выходит замуж за миллиардера.

— За миллиардера! — повторил он в мертвой тишине.

Я тупо смотрел перед собой, Мари-Пьер покраснела до ушей, Жоэль принялся разглядывать свои ботинки… Раз он миллиардер, пусть выставит всем выпивку, заорал красномордый, легко, сказал я, плачу за всех — нас вмиг окружила толпа, Я даже обрадовался, что мог что-то предпринять, и кинул по десятке на брата, но меня быстро раскрутили на пять сотен; знакомый Мари-Пьер потребовал добавки, потом как-то странно взглянул на меня, порылся в своей котомке, вот, говорит, обращаясь к Мари-Пьер, держи, ведь между нами все кончено, и бросил на стол камешек, черно-белый, отполированный морем, на что Мари-Пьер равнодушно заметила: ну и дурак, сам ведь знаешь, это было сто лет назад и не имеет никакого значения — в детстве она часто проводила здесь каникулы; тут Жоэль дал понять, что нам пора, и я направился к стойке, чтобы расплатиться.

— Пятьсот двадцать пять, — сказал хозяин, — и это не считая орешков.

Дядя вышел вместе с нами, он хотел, чтобы мы на минутку зашли к нему, он не видел Мари-Пьер с тех пор, как скончалась его жена, которая оставила племяннице украшения, дядя настаивал, объясняя, что она не простила бы ему, если б он отпустил девочку без наследства.

— Уже без пятнадцати восемь, — шепнул мне Жоэль, — тебе пора звонить.

В дядиной квартире царил аскетизм — там стояли кровать, два стула и буфет. На кровати лежало распростертое тело и издавало тихие звуки.

— Господи, что это? — изумилась Мари-Пьер.

Дядя достал из буфета коробку с пирожными и повернулся к нам.

— В прошлом году я совершил величайшую глупость в жизни.

Создание приподнялось и произнесло нечто нечленораздельное.

— Она что-то говорит! — сказала Мари-Пьер. — Кто это?

Оставшись после смерти жены один-одинешенек, дядя очень тосковал, у него даже началась депрессия, и врач посоветовал ему жениться вторично; читая брачные объявления, он наткнулся на одно интересное: вдова, имеющая небольшой капитал, из пригорода Кана; ее привезли на смотрины, они пообедали в ресторане в центре, причем за счет родственников вдовы, она была в восторге, дядя поселил ее у себя, и вскоре начался кошмар: женщина оказалась не в своем уме и частенько путала дядю со своим первым мужем, осыпала его упреками — мол, все по шлюхам бегаешь, пьяница проклятый, — в сущности, дядя был не без греха, но она-то честила Даниэля, своего почившего супруга, а у бедного дяди уже сил не было слушать ее ругань; порой она совсем слетала с катушек, пару раз, отправившись за покупками, не вернулась, и дядя был вынужден искать ее по больницам, а поскольку у него нет машины, это было просто наказание, вот и пришлось ее связать, а то как бы она снова не пустилась в бега. Он наклонился над женщиной, устремившей на нас туманный взгляд, и развязал ей ноги: что, стреножили тебя, ослица; сейчас освободим; попытки вернуть вдову родственничкам оказались тщетными — по телефону никто не отвечая. Привидение прошествовало мимо меня и закрылось в туалете.

— Слушай, отсюда можно позвонить? спросил я Мари-Пьер.

Чувствуйте себя как дома, откликнулся дядя, телефон был рядом с кроватью, с той стороны, где изволила почивать невеста, я набрал номер легавого.

Видимо, он ждал звонка, потому что сразу снял трубку.

— Алло, мсье Филипп, я в Гавре, как условились.

Он спросил, взял ли я все, что нужно для переезда, включая обговоренную сумму, записал адрес гостиницы, сказал, ждите меня завтра к шести утра, я за вами заеду, и повесил трубку.

— Порядок? — спросил меня Жоэль.

— Порядок, завтра вечером будем в Париже.