Гимн шпане

— Это внук старой вонючки.

Медленно, но верно информация проникала в его мозг, и он осознал смысл сказанного.

— Твоей соседки?

У него было такое лицо, что меня стал разбирать смех, его тоже; так это та чокнутая, которая шпионила, когда мы проносили туда-сюда товар? Я рассказал про разборку насчет душа: она боится, что дом взорвется. Между прочим, заметил Саид, зная, кто устанавливал колонку, я ее понимаю, — и тут мы оба чуть живот не надорвали от смеха. У меня идея, объявил Жиль, нужно напугать ее до смерти. Я вышел за ним на улицу — прямо два школьника на каникулах, — он достал из грузовика небольшую бутылочку в порванном пакетике, это суперклей, бормотал он, суперклей. На лестнице было темно и так тихо, что мы слышали эхо собственных шагов. Закупорим ей замок, — он приложил палец к губам и приступил к работе, — если измажешь руки, пиши пропало, зверская штука. Клей никак не хотел выжиматься, пришлось проткнуть тюбик булавкой; закончив, Жиль прислушался, спит ли старушонка, но из квартиры не доносилось ни звука. В полной темноте на меня напал идиотский смех. А теперь смотри, и Жиль стал барабанить в дверь, как ненормальный: эй, бабулька, ты там спишь, он колотил изо всех сил, пока под дверью не появилась узкая полоска света; шухер, заорал он, пожар, мамаша, алкаши устроили пожар, в доме газ, сейчас все взорвется, — и мы на всех парах помчались вниз.

— Слушай, — сказал Жиль уже на улице, — какие мы все-таки придурки!

На следующий день я отправился в Нормандию. Я должен был встретить Мари-Пьер на вокзале в Гавре, одна из тетушек привезет ее туда около двух часов, и в Париж мы поедем вместе. Думая о нашей встрече, я был в приподнятом настроении, мы не виделись почти неделю, я зашел в магазин, где разорился на «Шанель №5» и пару совершенно чумовых сережек — вишенки, а к ним на цепочке подвешены бананчики, — потом стал колесить по центру, убивая время до встречи на вокзале, спокойно ехал в потоке машин, как вдруг прямо перед собой увидел воплощение самого страшного кошмара: по тротуару шли Мари-Пьер с Жоэлем, он держал ее за локоть, а она хихикала, не иначе как он нашептывал ей на ухо свои идиотские истории. Пока я разворачивался, отчаянно выворачивая руль, они скрылись из виду. Эй, вы что? — крикнул кто-то справа. Оказывается, резко повернув, я здорово зацепил бок «рено-эспас». Парочка удалялась, то появляясь, то вновь пропадая, еще немного, и они завернут за угол магазина… Все нормально, сказал я мужику, виноват, давай писать акт. Он вроде успокоился, но когда я вытащил свои документы, начались напряги: и страховка моя ему не нравилась, и права не те; насчет страховки он погорячился, а вот права на самом деле были оформлены не так, мы базарили, что-то доказывали, мне было не до того, я чуть не бросился на него с кулаками, наконец вытащил из кармана бумажник и сказал: как думаете, сколько это будет стоить? Он потрогал царапину и поморщился, словно она незримой линией шла по его телу. Как минимум полторы штуки, на меньшее я не согласен. У меня денег было в обрез: вот вам тысяча шестьсот, — думаете, приятно представлять, что в этот самый момент твою девушку трахает другой? У меня все нутро будто пропиталось ядом, который циркулировал по телу, поднимаясь и разливаясь все шире… Нет, извините, я не могу взять деньги, сказал придурок, лучше уладим этот инцидент в полиции. Я сунул купюры ему в руку — на двух штуках мы сошлись, — забрал права, порвал начатый акт и помчался к вокзалу. Где меня ожидала радостная встреча. Что я ей скажу? И тут увидел обоих голубчиков, мирно сидящих на лавке около стоянки: Мари-Пьер мне помахала, распахнула дверцу, мы поцеловались; я ужасно рада тебя видеть, щебетала она, а потом, ты ни за что не угадаешь, кто приезжал меня проведать. Пожалуй, у меня есть одна догадка, ответил я. За лобовым стеклом с идиотской улыбкой маячил Жоэль.

Наше возвращение в Париж, прямо скажем, прошло не слишком приятно, меня мутило, я чувствовал напряг, Жоэль взахлеб рассказывал какие-то нудные истории: прощайте, тяжелые времена, теперь я снова при деньгах, — он без остановки молол свою чушь, — помнишь тех гадов, что нас обули, так вот, им конец, все попались, фараоны сцапали даже боссов, ты, наверное, слышал об этом, дельцы из Ля-Курнев, четыре тонны, это было в газетах. Мари-Пьер видела, что я чем-то недоволен, и время от времени спрашивала, что такое, может, что-то случилось? Оказалось, сам Жоэль и настучал в полицию, сдал всех с потрохами и подсказал, как добраться до авторитетов; когда шла операция по изъятию, а счет шел на сотни килограммов, инспектор передал ему спортивную сумку с дюжиной упаковок марокканской дряни, хотя предварительно речь шла только о десяти.

А что, все так делают, когда подворачивается возможность; они ведь не постеснялись его обокрасть и в придачу избили, теперь же он стократно окупил потерю видаков; ты, конечно, поступай как знаешь, сказал я Жоэлю, но хвастаться, что сдал легавым ребят, которые возили дурь тоннами годов с шестидесятых, по-моему, себе дороже.