Гимн торжествующей Любви

Когда я уже едва держалась на ногах, вернее, на одной ноге, на вторую наступить не было никакой возможности, так и пела, стоя, как цапля, на одной ноге, отставив вторую, словно кокетничая, потом с трудом доползла за кулисы с охапкой цветов и услышала:

– Дорого заплатила за эти цветы?

Фраза сакраментальная, потому что я и впрямь заплатила дорого, но не деньгами, а невыносимой болью, однако поняли ее все именно так, как желала произносившая: сколько я дала денег, чтобы цветы преподнесли именно мне?

Да, знаю, у артистов бывает и такое, когда они просто оплачивают несколько букетов, в зале словно срабатывает пусковой крючок, люди, видя, что выступающему дарят цветы, отдают и свои букеты, даже если собирались преподнести совсем другому. При этом выигрывают те, кто любит спускаться в зал и ходить с микрофоном между рядами. Сейчас есть такие микрофоны, которые не привязаны к стойке, это очень удобно. Но даже если бы я любила расхаживать между рядами, это оказалось невозможным из-за моего роста, думаю, зрителям не слишком понравилось бы видеть перед собой мои колени. Я всегда стою, и обычно чуть в стороне от остальных участников концерта.

Даже это считается пренебрежительным отношением к коллегам, но тогда дело было не в моем росте.

Невыносимо болела нога, настолько, что я не могла на нее наступить, распухла, став вдвое, если не втрое толще, но это хоть под платьем скрыть можно, а как быть с тем, что я способна передвигаться только вприпрыжку? Режиссер концерта придумал выход: свет пригасили, и я, опираясь на руку кого-то из музыкантов, проковыляла к своему месту. К тому моменту, когда свет снова зажегся, уже стояла, выставив носок туфли больной ноги в сторону, чтобы ненароком не опереться на нее и не закричать от боли.

Моя нога многострадальная, она столько времени была на вытяжке, столько перенесла операций, что нагружать ее лишний раз не стоило. Больше всего я боялась упасть, это грозило неисчислимыми бедами, потому что последствия 49 переломов во время аварии сказываются до сих пор, я хрупкая фарфоровая ваза, но не по своей воле, а из-за ломаных костей.

После того как я спела положенные по программе песни, следовало уйти, но как?! Наступить на ногу невозможно, даже если я сдержу крик, ковыляющая певица не слишком хорошо смотрится. Свет бы снова пригасить… но об этом просто забыли. Придумали, как мне выйти, но не подумали, как уйти.

Дома Збыславу и маме я рассказывала об этом со смехом, но тогда на сцене была просто в ужасе. По лбу ручьями пот от боли, в глазах ужас от невозможности сделать хоть одно движение, а передо мной зал, который, видя, что я не ухожу, ждет продолжения выступления. Спетые песни криков «бис!» не вызвали, это были новшества, не ставшие сверхпопулярными, к тому же сказывалось мое состояние, пела из рук вон плохо, хотя публика аплодировала (из жалости?). У оркестра нот других песен нет просто потому, что я не рассчитывала их петь.

А ситуация безвыходная, со сцены мне не уйти. Не стоять же столбом, пока за кулисами сообразят снова пригасить свет! И я вдруг объявила, что хотя у меня нет нот песни «Когда цветут сады», зато есть желание ее исполнить, а потому спою без оркестра.

Спела. Овация была долгой, а вот музыканты мой поступок восприняли как вызов. Если я пожелала петь без них, значит, и со сцены смогу уйти тоже без них. Как я добралась до кулис, плохо помню. Потом был врач и приговор: тромбофлебит. Серьезный тромб, который очень опасен.

Но еще тяжелей сознание, что делаю что-то не так.

У оперного певца или певицы большое преимущество перед эстрадными, они поют классику и главное – продемонстрировать свои вокальные данные и актерское мастерство. Если что-то не так со спектаклем или даже репертуаром, это вина режиссера, художественного руководителя театра и прочих. Оперные певцы могут себе позволить годами петь один и тот же репертуар, особенно если они не в антрепризе, а в постоянном составе театра. Конечно, и там немало закулисных склок, проблем и огорчений, но я говорю о репертуаре.

Репертуар эстрадного исполнителя должен постоянно меняться. Публика, которая приходит на концерты, и особенно на большие спортивные арены, на которых теперь модно проводить концерты, ждет новизны. Меняться, оставаясь самой собой, очень сложно, а иногда просто невозможно.

Тембр моего голоса требует определенных песен, не особенных, а именно определенных, я просто не могу петь рок или фолк, как это делает Марыля Родович. И из-за физического состояния скакать по сцене и даже просто быстро двигаться тоже не могу. Думаю, рок не пела бы и без аварии, но двигалась куда легче.

А лирические песни или романсы на аренах спортивных комплексов не поют, условия и настроение не те. В этом тоже моя беда, я камерная певица, лучше всего смотрюсь в небольших залах или вообще на студии записи. Вот почему концерты получаются куда проникновенней в небольших городах, не потому, что там публика душевней, просто там нет стадионных просторов, на которых теряется и лиричность, и даже сам голос.