Гимназия №13

– Так я ж говорю, – попытался настоять на своем Кладовой, – это не с Немиги топорок! Им Менск брали!

Но у Маши и на это нашлась цитата:

– «А меняне закрылись в городе, и братья взяли Менск, убили мужчин, а жен и детей забрали в плен и пошли к Немиге»… Это ты нам смотреть предлагаешь?!

Антон никогда в жизни не видал Машу в такой ярости. Даже настырный Кладовой сдался и убрал проклятый топор подальше. Но вид при этом имел обиженный. Кажется, ему захотелось снова вернуться в свою молодость, пусть бы даже кругом и лилась кровь…

– Дедушка, – сказала Лёля, продолжая гладить Машу, – а где тот выход, про который вы рассказывали? Ну, с первой войны?

Кладовой молча ткнул в угол, противоположный открытой двери.

– Значит, будем копать тут, – решил Антон, хотел было послать кого-нибудь за Севкой и его подручными, но оценил, насколько прочно Маша вцепилась в Лёлю, и понял, что придется идти самому.

* * *

Группа Севки ничего толком не смогла, хотя они пытались пробиться наверх сразу у входа в подземный коридор. Мишка тыкал в землю своей любимой трубкой – и каждый раз упирался во что-нибудь непреодолимое. Пока он занимался разведкой, остальные развлекались тем, что подбирали вещицы, – Лёля следила, чтобы это было что-то максимально безобидное – и капали на них отворяющим отваром.

Быстро выяснилось, что вещи можно разделить на две группы – совсем недавние, оставшиеся с последней войны, и ветхие, времен битвы на Немиге. Кладовой снова оживился и вовсю комментировал «живые картинки». И кстати, выяснилось, что он был прав – не столь уж многое за эти века изменилось.

– Вот, гляди, – вещал старичок, – это дедушка лыко вяжет…

На картинке появился седой старик, плетущий лапоть.

– Обычно лыка не вяжут, – сказал Мишка.

– Ну, когда не вяжет, – хихикнул Кладовой, – это значит, уже и дышать не может.

– А зачем так много? – удивилась Лёля, потому что на картинке рядом со стариком появилась целая гора лаптей.

– Так март же месяц! – воскликнул Кладовой. – Пары лаптей дня на три, может, хватит… А если идти далёко, то и меньше.

– Ой, какой крестик хорошенький! – воскликнула Люба, вытащив очередную вещицу из-под камня.

Капля зелья, и в подземелье возник малыш. Он был маленький, сморщенный и орал так, что если б был звук, то все б точно оглохли.

– Ох, это ж наш богатырь! – умилился Кладовой. – Федосья на сносях была, когда все завертелось, вот и разродилась тут. Тимофеем назвали.

На картинке Тимофея заворачивали в вышитые пеленки.

– Ой, красота-то какая! – сказала Лёля.

– А то! – приосанился Кладовой. – Ты на рубахи посмотри! Вышивали девоньки, ох какие красоты вышивали! И все не просто так, а со смыслом, каждая зверушка на своем месте, каждый цветочек – оберег.

На маленького Тимофея в это время накинули найденный крестик.

– Что-то я не пойму, – сказала Люба, – это его крестят так? А где батюшка?

– Да ты понимаешь, батюшки тогда еще не везде были, – сказал Кладовой. – Смотри: крестик вроде как христианский, а весь в зверушках и цветочках. Сейчас я вам покажу…

Кладовой полез куда-то в угол, долго там копался, ничего не нашел.

– Ой, а дай-ка мне бутылку, – сказал он, – я прямо сюда капну, на эту полочку, она должна помнить…

На картинке появилась комната, люди, что-то бормочущие себе под нос…

– Что это? – спросил Антон.

– Это они молятся! – сказал Кладовой. – Вы на полочку, на полочку смотрите.

На полочке рядом с иконами стояли непонятные болванчики.

– Это что? – изумилась Люда.

– Идолы.

– Которые идолища поганые? – удивился Антон.

– Что ты! – замахал руками Кладовой. – Это ж Перун! Великий Бог! И Велес рядом с ним.

– Опять Велес, – пробормотал Севка, – кот тоже про него говорил…

Картинка немного расплылась, а потом опять стала четкой.

– А это уже евреи, которых батюшка тут прятал, – сказал Кладовой. – Тоже молились, ох, как молились…

– А где их иконы? – спросил Антон.

– А у них нету, – сказал Кладовой. – Я спрашивал, а они говорят: «А у нас Бог в сердце»… Во как…

Лёля плеснула немного зелья на скамейку, и на них выплыли две картины. На одной девушка с длинной светлой косой что-то шила, на второй молодая чернобровая женщина штопала носок, высунув от напряжения кончик языка. Потом появилась старуха, что-то растиравшая в ступке, потом ребенок, зажавший в руке куклу из пакли, и тут же, следом, кормящая грудью женщина… Картинки менялись, как в калейдоскопе: то лучины, то свечи, то лапти, то военные сапоги, то деревянные плошки, то чугунки.

– Во как надо историю изучать! – потрясенно сказала Маша. – Ой, а что это они с рубахой делают?

– А это обряд такой: когда рубаху кроили, то, что для ворота вырезали, внутрь протаскивали, чтоб, значит, силы копились. И песни пели специальные…

– А почему тут только женщины и дети? – спросил Антон.

– В последнюю войну тут мужиков не было, мужчин-то евреев даже в гетто не брали, их на месте стреляли… М-да… – грустно сказал Кладовой, – а в давние времена так дело было. Был у нас в Менске старец. Да и не старый он был, просто седой весь… По нынешним временам вообще пацан, годков тридцать ему было…