Гимназия №6

— Никаких «сам»! Знаю я, как вы, мужчины, штопаете — все вкривь и вкось. — Марья крепко обхватила мою ладонь сразу двумя руками. — Ну же, Володя, идемте! Я быстро сделаю.

Держала она неожиданно крепко — так, что вырываться мне бы, пожалуй пришлось силой… да не очень-то и хотелось! В общем, через несколько минут я оказался в крохотной комнатке, которая почти не отличалась от моей — разве что выглядела чуть уютнее.

— Снимайте пока китель, Володя, — скомандовала Марья, ныряя за дверцу шкафа. — А я сейчас переоденусь… Только чур не подглядывать!

От такого зрелища я бы точно не отказался, но все-таки заставил себя отвернуться и принялся рассматривать комнату. Точнее, ту ее часть, которую хоть как-то освещал тусклый огонек керосиновой лампы: угол с узкой кроватью, крохотный коврик на обшарпанном деревянном полу, столик с вазой…

— Володя… — позвала Марья.

Она подкралась неслышно и теперь стояла буквально в шаге передо мной. Уже без сарафана, почти обнаженная — на ее теле красовалось то ли большое полотенце, то ли просто кусок светлой ткани, подвязанный на пышной груди и снизу прикрывавший только верх бедра.

И больше ничего.

— Вот так дела, — улыбнулся я. — А как же синяя нитка?

— А синяя нитка будет потом, — прошептала Марья, закидывая руки мне за шею. — Какой же вы, Володя, непонятливый…

Глава 19

Свой второй день в дивном новом мире я встретил не дома. В чужой квартире, если быть точнее. Похожей на мою — такой же крохотной мансарде под самой крышей доходного дома. Разве что посимпатичнее: все-таки у женщин не отнять таланта приносить капельку уюта даже в самые спартанские условия. Коврик, какая-то вышивка на стене, копеечная вазочка — и нищая конура почти магическим образом перевоплощается в весьма приятное жилище.

А может, дело в запахе — дерева, подсохших цветов или самой Марьи — я до сих пор лежал, уткнувшись лицом в подушку, на которой мы…

Воспоминания нахлынули волной. Жаркие, сумбурные, сбивчивые. Не слишком подробные, зато весьма… красочные. Но по всему выходило, что вчерашнюю битву с темпераментом Володи Волкова я проиграл вчистую — пацан без особого труда положил меня на лопатки. Юность взяла свое, и все рассуждения о порядочности, здравом смысле и осторожности куда-то улетучились. Остались только ночь, податливое и жадное до ласки женское тело — и мои собственные силы, которые казались чуть ли не безграничными.

Но только казались. Раз уж я все-таки уснул — хоть и под самое утро.

— Завтракать будешь?

Марья каким-то чудом смогла подняться раньше и теперь уже вовсю возилась с примусом — похоже, собиралась то ли поставить чайник, то ли что-то поджарить. Утренний свет нещадно лупил прямо в глаза, и на фоне окна я смог разглядеть только ее силуэт — приятный, округлый, с рассыпавшимися по плечам чуть всклокоченными волосами. Из одежды на Марье была только рубашка с засученными рукавами. Широкая и достаточно длинная, чтобы прикрыть бедра… хоть и не целиком.

Моя рубашка.

Им что, медом намазано? И в конце двадцатого века, и в двадцать первом женщины вели себя точно так же — и неважно, оставались ли они на ночь в гостях, или сами звали к себе. Даже в отелях красотки пытались стащить мою одежду — рубашку, футболку… Или флиску, если дело было зимой. И натягивали — непременно на голое тело, напрочь игнорируя гостиничный халат или собственные наряды.

Мне не хватило и сотни с лишним лет понять, какой в этом смысл. Но он, наверное, был — что-то вроде захвата знамени врага. Поверженного, сдавшегося на милость прекрасной победительницы и захваченного в плен.

Хотя бы на одно короткое утро.

— Ну же, Володя, вставай! — Марья ловко разбила скорлупу яйца о край сковородки. — Мне на работу скоро.

— Еще минуточку… — блаженно простонал я, переваливаясь на левый бок. — Сейчас.

— Не бойся — не съем я тебя. Даже жениться не заставлю… наверное.

Марья чуть скосилась на меня, улыбнулась — и подмигнула. А потом еще подлила масла в огонь: переступила с ноги на ногу и выгнулась так, что ткань рубашки с моей стороны поползла вверх чуть ли не до самого пояса.

Издевается?

— Не заставишь? — усмехнулся я. — А что — были мысли?

— Да чур меня! — Марья тряхнула головой. — Я не затем из деревни сбежала, чтобы здесь по гроб мужу исподнее с портянками стирать.

— А зачем?

– Учиться пойду. Летом денег заработаю — и буду в Мариинскую гимназию поступать, в старший класс, — отозвалась Марья. — А потом на Бестужевские курсы пойду.

Я не без труда, но все-таки вспомнил названия учебных заведений — в моем мире они были точно такими же. В те годы я не так уж часто заглядывал в Петербург, но порой приходилось — и с одной из Бестужевских воспитанниц у нас даже случился…

Хорошая была девчонка. И умненькая — других на курсах не водилось. Да и стоило обучение изрядно, а на казенный кошт девчонок не брали.

— А если не поступишь? — зачем-то поинтересовался я.

— Тогда пойду утоплюсь… Да хоть в дом терпимости! — Марья сердито нахмурилась и чуть ли не сдернула сковородку с примуса. — Все лучше, чем в Тобольской губернии до старости гнить.