Гимназия Царима

— С этим чувством. Даже у меня, когда вижу ее, все внутри переворачивается. Совершенно иррациональное ощущение, будто я должен немедленно спрятать ее куда подальше, укрыть так, чтобы никто не нашел. Прежде с подобной тревогой не приходилось сталкиваться, а теперь она накатывает каждый раз, как на глаза попадается единственная в этом мире жрица.

— Возможно, она не одна.

— Но других мы еще не встречали. Отец тоже признавался, что ему непросто в обществе Марионы. А ты позволяешь ей находиться вдали.

— Будь она тем сокровищем, которое можно спрятать в шкатулку и сохранить в потайной комнате, я бы, не задумываясь, так и поступил. Но нельзя закрыть любимую женщину от всего света, запретить ей жить лишь потому, что меня передергивает каждый раз, когда кто-то незнакомый приближается к ней на расстояние менее десяти шагов.

— И как ты справляешься?

— А какой у меня выбор?

— Отправить ее в наше родовое поместье.

— Она хочет учиться. Полагает, что еще освоила недостаточно, чтобы во всем соответствовать ее собственным представлениям о моей жене.

— Ты мог бы ее переубедить. Она ловит каждое твое слово. Не спорит.

Эсташ хмыкнул:

— Тебе так кажется. Мариша прекрасно умеет не соглашаться в глубине души.

— Откуда ты знаешь, если она не выражает протеста?

Эсташ улыбнулся, слегка пожав плечами. Брату, которому не довелось испытать по отношению к женщине всей полноты одуряющих эмоций, сложно было описать, как можно чувствовать свою Мэйэлит. Как по опустившимся ресницам и слегка подрагивающим уголкам губ понять степень ее огорчения или несогласия, как узнать по слегка изломленным дугам бровей о беспокойстве, снедающем любимую изнутри. Описать это кратко было сложно, а пространно изъясняться защитник никогда не любил.

— Иногда я вам завидую, — без слов понял его брат. — Изредка хочется вот так, а впрочем… — Он передернул плечами. — Напрасно я все же перенес дату помолвки.

Да, что-то переменилось в нем с момента, как увидел Эсташа и Мариону вместе. Казалось теперь все не то и не так. Вздрагивала глубоко внутри чужая память, и воспоминания, подернувшиеся пеленой веков, накатывали снова. Смутно бродило в глубине души желание в один прекрасный день увидеть Ее и услышать, как в груди сердце ускоряет свой бег.

Мужчины перестали приглушенно переговариваться, а я поймала себя на том, что все равно прислушиваюсь, хотя амулет деактивировался уже давно. Едва узнав о пустынях, слишком сильно стиснула от волнения воротничок. В итоге большую часть беседы я пропустила, а в подготовке заданного урока не продвинулась ни на шаг. Из груди вырвался новый печальный вздох.

— Сложно? — вдруг спросил Эсташ.

Я потерла виски, заставляя себя отвлечься от прочих мыслей. Ведь прав был Арриен, на самом деле догадаться можно было уже давно, только я самой себе боялась признаться.

— Не то чтобы очень сложно… — Перед мужем меньше всего хотелось выглядеть полной неумехой, особенно в магической защите. Истинных воинов ведь обучали ей едва ли не с пеленок, а как Эсташ умел объяснять основы этого предмета, я знала лучше всех. — Просто с заклинаниями небольшая проблема. Учитель изъясняется пространно, порой столько наговорит, что сложно ухватить суть. Вот когда ты у нас преподавал, все было четко и понятно.

Смешок мужа лучше прочих слов подсказал, что я вновь забылась и припомнила события несуществовавшей давности. Иногда вот так оговаривалась, и хотя давно уже рассказала Эсташу обо всем, о чем не успела забыть, воспоминания накатывали порой неожиданно.

После первого разговора, состоявшегося еще в нашем замке, когда поведала ему о другой жизни, защитник долго молчал. Усадив к себе на колени, крепко обнимал, а потом вдруг сказал вполголоса: «Твоего прыжка я не достоин».

У меня все в груди перевернулось от этой фразы.

«Достоин! Достоин даже большего!» — возразила ему со всей горячностью, и прозвучало, пожалуй, излишне решительно, а он на это только еще крепче стиснул меня, укрыв в кольце крепких рук.

А немного позже, пару месяцев спустя, на одном из приемов я вдруг столкнулась в зале с Селестой и Доминикой, впервые познакомившись со старыми подругами в этой жизни.

Примерно в то же время я выведала у Эсташа про жриц и нашу необычную реакцию на защитников, и муж объяснил, что мы, особенные девушки, принимаем в истинных воинах абсолютно все. Поэтому и крылья влекли столь сильно, а татуировка словно манила прикоснуться. Он говорил, если человек нравится, в нем, конечно, тоже все привлекает, поэтому самым верным способом определить жрицу являлся истинный облик защитника.

— Иди сюда, — позвал в это время Эсташ, напоминая о моем уроке, — покажи, в чем вопрос.