Гинеколог. История художницы

На следующий день Рая купила книгу Малахова, закрылась в ванной и выпила первую «ароматную» чашку. Через несколько месяцев ее забрала «скорая» с сильнейшим расстройством желудка, рвотой и болями внизу живота. Больше она к урине не притронулась, но за время лечения набрала дополнительных три килограмма.

Жили они хорошо. Дружно. Как все. Когда приходили гости, играли в «Следователя». Люська обожала эту игру и на всех скоростях бежала на кухню за пустым спичечным коробком. Отец в таких случаях вытирал с подбородка майонез, одергивал рубашку, выходил на середину комнаты и объяснял правила:

– Вот пять копеек. Когда я выйду, один из вас может взять монету и спрятать. Обещаю, что с легкостью определю того, кто окажется вором.

Все смеялись, не верили. Самый шустрый быстро опускал денежку в карман, и потом все хором кричали: «Можно!» Он с невозмутимым видом возвращался, смотрел рентгеновским взглядом, приставлял ладонь к уху и имитировал звонок по телефону:

– Алло! Милиция? У меня украли пять копеек. Да, минуту назад. Что вы говорите нужно сделать? Постучать по коробку?

Затем предлагал каждому несколько раз стукнуть, утверждая, что по характеру стука найдет жулика. И никогда не ошибался. Артистично хмурил лоб, сдвигал к переносице брови и спрашивал:

– Неужели это сделал ты, мой родной брат?

И только в выпускном классе Люська догадалась, в чем секрет. Отец играл исключительно с мамой, и она всякий раз барабанила по коробку сразу после «вора». А если не успевала, давала ему тайный знак – покашливала.

Иван Петрович был строгим и справедливым. Упрямым. Носил прозвище «летчик» из-за своей фанатичной любви к самолетам. В юности мечтал поступить в Рижский Краснознаменный Институт Инженеров гражданской авиации, но струсил. Да и мать отговаривала: «Ну куда ты поедешь? Это же такая даль, больше тысячи километров. Никого там не знаешь, никому там не нужен, когда у нас под боком ПТУ». Поэтому он сдал документы в «бурсу», устроился в бригаду и тяжело вздыхал, заслышав рев пролетающего борта. По количеству двигателей с легкостью отличал ТУ-134 от ТУ-154, и всю жизнь коллекционировал громкие случаи авиакатастроф.

Все болезни лечил «Ротоканом». Порезы, воспаленное горло, глаза и зубы. Ротоканом у него пахла постель, полотенца и майка. Разило изо рта и от пропитанных землей и глиной пальцев. Он вырос в очень бедной семье без отца. Мать работала санитаркой в две смены, и они с братьями сами готовили себе похлебку: одна луковица и несколько картофелин. Немного подворовывал по садам, а в семь лет обокрал продуктовый магазин. Набил конфетами карманы, а еще прихватил банку сгущенки и пачку какао – очень хотелось сделать шоколадную сгущенку. Бабушка жила в соседнем селе в пятнадцати километрах от них, и он ездил к ней электричкой. Как-то в первом классе он попросил открыть к чаю банку яблочного варенья, а она – ни в какую. Уперлась, что это начинка для пирожков на Рождество. Он молча вышел, смачно сплюнул на порог и, не попрощавшись, отправился домой по рельсам. Добрался только к ночи.

Всю жизнь мечтал наесться от пуза и никогда не выбрасывал еду. Задубевшие макароны, пожелтевшее масло, скисший творог, хвостик тюльки – все прятал в холодильник и повторял: «Не трожь! Я позже доем». Однажды у них осталась банка с недоеденной тушенкой. Она стояла на верхней полке недели три, не меньше, пока Люська не швырнула ее в ведро. Вечером жестянка опять оказалась в холодильнике.

Очень бережно относился к одежде. Брюки, поношенные куртки, дырявые ботинки лежали на балконе. Иногда рылся в мусорных баках и, не стесняясь, доставал пластиковые бутылки, застиранные плюшевые игрушки и сгоревшие чайники.

– А что? Отмоем – и на дачу. Чего добру пропадать.

Ненавидел коммунистов и никогда не состоял в партии. Даже тогда, когда ему предложили повышение и должность бригадира, но только при условии получения партийного билета, твердо отказался. Вернулся домой хорошо выпивши, долго на карачках раскачивался в коридоре, как «соломенный бычок», а потом отчетливо выкрикнул: «В гробу я видел вашу партию!» и отключился. Так и проспал до утра, уткнувшись носом в свой рваный ватник. Рая попробовала его поднять, но не осилила – она как раз ждала третьего ребенка.

С болью вспоминал, что его тетку посадили на четыре года за спекуляцию. Она при Брежневе ездила поездом в Ригу и скупала женские платки. Простые, белые все в знатных фиалках и пионах. Перепродавала по пять рублей, и бабы ходили к ней, как на праздник. А потом кто-то позавидовал, донес, и ее посадили. За что? За то, что рубль «наваривала».

А еще очень любил поговорить, порассуждать, пожаловаться. За воскресным обедом, за рюмкой в дешевой «наливайке» и в конце рабочего дня, еще не вытерев руки ветошью, разглагольствовал: