Гинеколог. История художницы

Люськина сестра Татьяна – учительница младших классов, резкая, словно пружина, вечно носилась с учебниками и таблицами «Построение точек по их координатам» и «Разряды и классы». Периодически худела, но все безрезультатно. Что она только не делала: сидела на капустной диете, на гречневой, кефирной и безуглеводной – ничего не помогало. Только «спрыгивала» с системы – тут же набирала потерянные кило. Имела широкие скулы, большой, с горбинкой, нос, пухлые губы и синие совиные глаза. Все черты лица, словно от разных женщин, делали ее заметной и даже притягательной. Непонятной. Запоминающейся. Обладала шармом и неиссякаемой энергией. Все делала на больших скоростях, и парни бегали за ней табунами. Караулили у подъездной двери, выслеживали в парке у ее любимых катальп и названивали, умоляя выйти. Она же специально не подходила к телефону, даже когда отец, разъяренный десятым звонком за вечер, вваливался в ее комнату и сверлил своим единственным глазом. Спокойно продолжала клеить кубы, не поднимая головы, переспрашивала: «Кто-кто?», а услышав ответ, небрежно бросала: «А, это ты – не выйду».

В семнадцать она влюбилась по-настоящему. Семен серьезно занимался баскетболом и учился в спортивном интернате. Высокий, красивый, под два метра ростом. Круглый год с большой сумкой и в бейсболке, которую не снимал ни летом, ни зимой, ни в помещении. Они жить не могли друг без друга. Вместе выполняли какие-то задания, ездили за особыми баскетбольными мячами и висели на турниках. Она бегала на каждую его игру и размахивала флагом. Сеня не выходил из ее комнаты до самой ночи, когда она болела. Сам заваривал чай и ставил банки, ловко орудуя самодельным факелом. Насыпал в носки сухую горчицу. Кормил клюквой. Переписывал ее конспекты по истории педагогики, пробуксовывая на афинской системе образования. Его шокировало то, что мальчики должны были учить наизусть произведения Гомера, Гесиода, Эсхила, Еврипида и Софокла, а еще петь, рисовать, знать геометрию и упражняться в пятиборье. В такие минуты он, разминая Танины затекшие мышцы плечевого пояса, рассуждал:

– Как хорошо, что мы не в древней Греции! Если бы меня после шестичасовой тренировки заставили петь и рисовать гонки на колесницах – убил бы на месте.

Через год он ушел в армию, а Таня осталась ждать. Всю первую неделю они с Люськой проплакали. Мыли окна, резали груши на повидло, чистили липкие опята и шумно сморкались. Люська – за компанию, Танька – от тоски. Письма она писала с вечера, а потом в семь утра в плаще, накинутом поверх ночной рубашки, караулила почтовую машину. Корреспонденцию забирали ровно в 7:15. Его ответы аккуратно сортировала по месяцам и хранила в двух обувных коробках.

Через полгода ее подруга написала Сене письмо. В нем было всего несколько предложений о том, что «любимая» не ждет. Что сменила десяток парней и до утра развлекается на дискотеках. Они сильно поссорились, и Танька из мести тут же вышла замуж за первого позвонившего в дверь. Как-то слишком быстро забеременела, родила больную девочку, и жизнь стремительно пошла под откос. Со своим мужем они оказались случайными людьми и надрывно ссорились. И тоже, бывало, дрались. Танька дважды била его пассатижами и потом долго объяснялась в травмпункте. Несколько раз забирала ребенка и возвращалась к родителям. Обживала заново свою девичью комнату, устраивала самодельный манеж, а потом они мирились, целовались в темной прихожей и праздновали воссоединение семьи чаем с бисквитами. В момент одной из таких ссор она снова начала встречаться с Сеней. Люська присматривала за малышкой, вышивала ей новые футболки для свиданий, а та возвращалась вся в травяных пятнах и без дефицитного бисера. Их любовь вспыхнула с прежней силой, и поползли слухи. Танька сделала стрижку, как в юности, и легко сбросила вес. Только через неделю, в субботу утром, явился муж и попросил прощения. Она молча кивнула, собрала еще мокрые ползунки, разбросанные по всему дому пустышки, погремушки и швырнула на тумбочку ключи.

Вечером Сеня топтался на пороге и не мог ничего сказать. Оглядывался, надеясь на розыгрыш, и устало тер лоб. Люська налила березовый сок в два не очень чистых стакана, и они дружно плакали, сидя на ступеньках. Никто ничего не понимал, да и Танька к этой теме больше не возвращалась.

Вскоре Сеня женился на ее подруге – авторше того рокового письма.

Иван Петрович переживал за детей и каждому помогал, чем мог. Федору построил дом, Таньке – устроил несколько теплиц, чтобы та могла выращивать ранние тюльпаны и продавать их, так как невозможно прожить на учительскую зарплату, а Люську пытался пораньше выдать замуж. А какой из нее толк? Учиться она не может, и сердце у нее не железное. Неизвестно, сколько она вообще протянет, поэтому проводил воспитательные беседы, пытаясь втемяшить, что после двадцати пяти невозможно выносить и родить здорового ребенка и что все старородящие производят на свет исключительно даунов: