Гинеколог. История художницы

– Запомни, чем старше ты становишься, тем меньше претендентов. Всех нормальных быстро разбирают. Остаются только алкоголики, разводные и неудачники. Это как прийти на распродажу – ходовые размеры и фасоны разобраны. Или на рынок за час до его закрытия, когда на прилавках уже одни копыта да кости. А еще не забывай: чем дольше мужик один, тем прочнее у него холостяцкие привычки. Я женился в двадцать, мамке твоей только-только исполнилось восемнадцать. И не жалею. Нужно выбирать не мужчину, нужно смотреть на его семью: хорошие ли они хозяева, все ли у них ладно. Твоя красота не вечная, поэтому своему оболтусу так и скажи: если с серьезными намерениями – пусть ходит, а если погулять и развлечься – так не по адресу.

И Люська уже на второе свидание приходила в белом платье. Конечно же, не в буквальном смысле. Просто за ночь успевала составить список гостей, продумать меню, подшить в петлицу бутоньерку, отрепетировать первый танец и даже рассердиться, что он вступает не с той ноги.

Соответственно вела себя уже по-другому – на правах собственницы и всем видом демонстрировала заинтересованность. Проверяла пуговицы на рубашке и предлагала их перешить. Засматривалась на детей в колясках и красноречиво вздыхала. Подчеркивала, что подруги давно замужем, и напрашивалась прибраться в его квартире. Уточняла, как близко от его дома метро, и прикидывала, сколько времени будет занимать дорога в институт.

Через минуту она ставила крест на своих интересах, выключая их, словно свет в коридоре. Закрывала учебник по бисероплетению, и заталкивала подрамники в чулан. Выкладывала на стол свои легкие и предлагала в пользование, когда собственные забьются дымом. Строила совместные планы на год вперед. Растворялась, как сахар рафинад в еле теплом чае. И все получалось слишком: слишком торопливо, слишком громко, слишком доступно и слишком навязчиво.

Паренек ничего не мог понять. Сверялся с расписанием и с удивлением отмечал, что поезд прибывает на пять часов раньше, форель сама выпрыгивает из Ладожского озера, а сирень неожиданно распускается сразу после Сретения. Поэтому выставлял руки перед собой, пытаясь снизить скорость, выбрасывал за порог ее почти что укомплектованные чемоданы и в панике пятился назад. В то место, где он чувствовал себя в безопасности.

Бывало, отец наблюдал за ней из окна, а потом гремел с порога:

– Что ты то с одним гуляешь, то с другим? Возьми одного и доведи до ЗАГСа. Что ты распыляешься? Я рассказывал историю, как женился мой дядя? Рассказывал? А ты послушай еще раз. Может, хоть что-то останется в твоей пустой голове и перестанешь витать в облаках, высматривая неземную любовь.

И он опять с новыми неожиданными подробностями пересказывал давно минувшее, а потом стягивал со шкафа пыльную гармошку и пел «Ходют кони». Традиционно перед словами «Как же коням быть? Кони хочут пить» делал безразмерную паузу и смотрел тяжелым взглядом.

Это случилось с его дядей Яковом в конце 60-х.

Он жил в маленьком селе, в котором выращивали сахарную свеклу, овес и подсолнухи, и был очень хозяйственным. Мастерски столярничал и запросто мог сделать окна, двери, скамейки, стулья и даже большой обеденный стол. Работал комбайнером и одним из первых заканчивал жатву на колхозном поле. А еще очень любил девушку из соседней деревни и по вечерам топал десять километров на свидания. Шел через лиственный лес и собирал для нее в кепку ежевику. Через год решил заслать сватов.

В тот день солнце село рано, даже не коснувшись карликовых вишен. Кудахтали куры, спеша на свои насесты. Он зашел в дом, протянул хлеб, завернутый в вышитое полотенце, а девушка вдруг опустила глаза и прошептала парализованными губами: «А я тебя не люблю».

В доме повисла тишина. Тяжелая, как только что собранные сливки. И тут вышла младшая сестра. Босая, с большими черными стопами, так как только вернулась с огорода, набрала воздуха полный рот и выпалила:

– А ты женись на мне. Мне уже семнадцать, и я хорошая хозяйка. Умею делать сыр, квасить огурцы и капусту, потрошить кур и печь куличи. И потом ты давно мне нравишься.

Яков привстал, пригладил волосы и кивнул.

Свадьбу сыграли в ноябре. В шалаше было холодно, и все с аппетитом ели кровяную колбасу и пышные пироги с калиной. Пили белесую самогонку и танцевали под бубен и баян. Через несколько лет они выстроили дом, развели пчел и родили троих дочерей. Яков обожал свою жену и называл ее Малика, сокращенно от «маленькая». А старшая так и не вышла замуж.