Гинеколог. История художницы

У Модильяни первую картину купил слепой, а одной из его возлюбленных оказалась чудачка – английская поэтесса с живой уткой в корзинке. Они часто дрались: она размахивала метлой, а он бросался цветочными горшками. Однажды ему что-то не понравилось, и он разорвал на ней платье из черной тафты. В клочья. В людном месте, среди бела дня.

Кроме художников Мира интересовалась биографиями самых богатых людей, к примеру, Джона Рокфеллера, любившего хлеб с молоком и до самой смерти заполняющего книгу доходов и расходов, и Генри Форда, доплачивающего за трезвость. Читала мемуары известных архитекторов, скульпторов, артистов и все пыталась вывести некий общий закон благополучия, изобилия, успеха. Отец не поддерживал ее исследований и утверждал, что эти люди просто чудаки и, возможно, везунчики, а мама переставляла все с ног на голову и приставала с одним и тем же вопросом:

– Неужели ты думаешь, что в этом счастье? В славе, богатстве, известности?

Она зависела от чтения. От сюжетов Теодора Драйзера, Набокова, Джека Лондона и Марка Твена. От размышлений Золя и Хемингуэя. Читала все подряд, и однажды нашла у родителей под подушкой книгу, завернутую в спортивную газету. Это была «Эммануэль». Она открыла и стала жадно выуживать фразы, краснея и стесняясь самой себя и своих ощущений. Перечитывала по несколько раз сцену в самолете и то, как Мари Анж ласкала себя двумя влажными пальцами, а потом умоляла подругу проделать то же самое.

Затем наткнулась на роман «Это я – Эдичка» и долго переваривала любовную сцену двух мужчин – белого и негра. Отплевывала ее, как песок с плохо промытых зеленушек. Чуть позже нашла информацию, что автор – русский эмигрант, как-то раз приковал себя наручниками к зданию штаб-квартиры газеты «Нью-Йорк Таймс», требуя опубликовать свои статьи. После старалась выхватить любые откровенные сцены в «Любви во время чумы» Маркеса и в романе «Жизнь» Ги де Мопассана, в котором муж главной героини придумал прозвище для ее сосков.

К семнадцати годам она была переполнена самой противоречивой информацией. Посмеивалась над институтом семьи, не верила в любовь, уважала закон Парето, говорящий о том, что «20% усилий дают 80% результата, а остальные 80% усилий – лишь 20% результата», и считала, что Бог – это энергия или эфир. Никогда не молилась и не носила крестик. Ее раздражала толстая нитка, которая быстро превращалась в серую и неопрятно выглядывала из-под платья или белой спортивной футболки. В ее голове все смешалось: отцовское, материнское, литературное и почерпнутое из запрещенных книг. И не было твердых истин и четких граней типа белого и черного. Не прослеживалось деления на хорошее и плохое, на правильное и абсолютно неверное. С мамой говорить не решалась, та была потеряна для самой себя. Отец ушел с головой в работу и во внебрачные отношения, а она оставалась один на один с книгами, журналами и собственными незрелыми мыслями.

Живописью Мира заболела еще в первом классе. Сперва изучила вдоль и поперек учебник «Русское искусство» с картиной «Не ждали» на обложке, а чуть позже мама стала приносить книги о художниках: «Творчество» Золя, «Луна и грош» Моэма и «Жажда жизни» Ирвинга Стоуна. В средней школе она перечитала все книги Анри Перрюшо и могла спросонья пересказать биографии Мане, Сезанна и Жоржа-Пьера Сёра. Каждый раз, когда брала новую книгу-историю, чувствовала сильнейшее возбуждение и подолгу не могла уснуть, перерисовывая стулья, башмаки, ирисы, лошадей, вытянутые модильяновские лица и гогеновских желтокожих девушек. Ей в тот момент казалось, что они по утрам натирают кожу морковным соком.

Мира обожала рисовать и делала это каждую свободную минуту. Когда все гоняли коридорами и играли в «Пионер, дай смену», пряталась за дверью и делала наброски карандашом: завуча в неизменном пальто-шинели, директора, разъезжающего на вишневых жигулях, географичку ростом с наперсток, техничку тетю Зину, вечно плачущую и собирающую по домам старые тряпки. Все были в курсе подробностей ее семейной жизни. Муж, отец семерых детей, периодически уходил за хлебом, а возвращался только через две недели. С хлебом.

В их городке не нашлось художественной студии, и мама, проникшись ее увлечением, договорилась о занятиях с генерал-майором в отставке. Он был членом Союза художников Украины и днями напролет стоял в тени плодовитой актинидии с огромным треногим мольбертом. Александр писал натюрморты и пейзажи для первого президента, парочки министров и всегда имел много заказов. Он согласился давать уроки за посильную помощь на огороде, и Вера много лет выращивала для него картошку, лук и его любимую цветную капусту.