Гинунгагап

Джордж Локхард (Драко) Гинунгагап

Сказка

Вновь о том, что день уходит с земли,
В час вечерний спой мне.
Этот день, быть может, где-то вдали,
Мы не однажды вспомним,
Вспомним, как прозрачный месяц плывет,
Над ночной прохладой —
Лишь о том, что все пройдет,
Вспоминать не надо…

(М. Боярский)

— Ты уверен, Рокки? — Гайка цеплялась за обшивку, стараясь перекричать ветер. — Не похоже, что здесь хоть кто-нибудь есть!

— Тут они, голубчики, тут… — силач пыхтел от напряжения. Уже несколько минут, отфыркиваясь от снега, падая и хватаясь друг за друга, они с Гайкой пытались вытащить аэросани, соскользнувшие в трещину обеими задними лыжами. Возвышавшаяся рядом мрачная, вмерзшая в лед стена из позеленевших от времени каменных глыб частично укрывала от бешенства пурги, иначе путешественников давно бы засыпало с головой — ветер выл, как голодный пес в рыбной лавке, закручивал снег вихрями, бросался на обнаженные руины с яростью волчицы, в чье логово ненароком забрел медведь. Здесь, всего в пяти сотнях миль от полюса, среди ледяных полей Арктики, ветру редко бросали вызов.

— Не получается! — мышка в очередной раз подскользнулась и упала на спину, чудом не выпустив трос. — Рокки, надо разбирать сани и вытаскивать по частям!

— Угу, как бы нас самих затем по частям не пришлось вытаскивать… — багровея с натуги, австралиец уперся обеими лапами в глыбу льда и потянул так, что затрещали кости. — Врешь, гадина!!!

Обмерзлая алюминиевая машина неохотно подалась на пару дюймов, и внезапно целый участок льдины, где стоял Рокки, с хрустом продавился вниз. Медленно, словно против воли, аэросани приподнялись, жалобно качая в воздухе передними лыжами, лед вокруг трещал и страшно, крупными кусками, обламывался в пропасть — будто кто-то уронил в снег чернильницу. Рокфор едва успел схватить Гайку за хвост, как громадный сектор ледяного поля лопнул поперек и спасатели рухнули в бездну.

Так им сначала показалось. Но пропасть была вовсе не пропастью, и, едва успев испугаться, путешественники свалились на груду мерзлых песцовых шкур. Рядом, в облаке снега и ледяных осколков, рухнули аэросани, основательно приложив Рокфора лыжей по затылку.

Гаечка, опомнившись первой, вскрикнула при виде неподвижного Рокки и подбежала к другу. Сорвала с пояса фонарик, помогла сесть. Австралиец ошалело мотал головой.

— Уффф… Ну и… Уффф… Да-а…

— Ты в порядке? Искр перед глазами нет? — участливо спросила мышка. Силач зажмурился и яростно поскреб за ухом.

— Есть… Да разноцветные какие…

Гайка с облегчением вздохнула и уселась на камень рядом с Рокфором.

— Хорошо, что сани электрические, — заметила она, состроив серьезный вид. — Иначе, от твоих искр опять могло бы вспыхнуть горючее.

Рокки, недоуменно нахмурясь, уставился на Гаечку, но тут до него дошло, и силач захохотал, держась за живот.

— Вспыхнуть! — утирая слезы, Рокфор с трудом встал на ноги и потер в затылке. Сморщился, нащупав большую шишку. — Да-а… Весело… А всего-то лыжей по башке… Представляю, каково было тебе после взрыва.

Гайка поникла.

— Я не помню, Рокки.

— Неужто так сильно контузило? — силач озабоченно положил руку подруге на плечо. Та опустила голову.

— Сильно. В глазах до сих пор туман, голова кружится. Все помню урывками. Нам еще повезло, Рокки — если б мы в момент взрыва сидели в кабине, а не выгружали сани… — Гаечка сглотнула. — Представляешь, я совсем не помню, как их строила. Конструкцию знаю до винтика, а как собирала — не могу вспомнить! — она всхлипнула. Рокфор поспешно прижал мышку к груди.

— Ну, ну, глупышка, ты что! Скоро все пройдет, вот увидишь. Мало ли… Меня и похуже взрывало, так нате ж — здоров как бык! Этот, как же его звали… — австралиец сделал вид, что пытается вспомнить. — Ох… Малышка, да никак я от тебя заразился… А ну, быстро, помоги — как того быка звали в Испании? Ну, давай!

— Эль Эменопио? — тихо спросила Гайка. Рокфор фыркнул.

— Во! А ты «амнезия», «амнезия». Какая, к черту, амнезия? Да ты лучше меня все помнишь! — он постарался бодро улыбнуться. Гаечка со вздохом отвела глаза.

— Спасибо, Рокки…

— Не дрейфь, золотко, — ласково шенул силач, выпуская мышь из объятий. — Все пройдет. А покамест — куда мы провалились-то, есть мыслишки?