Читаем Гёте. Жизнь и творчество. Т. 2. Итог жизни полностью

Летом 1830 года Гёте вновь оказался втянутым в принципиальные дискуссии. В Парижской академии наук разгорелся спор между Этьеном Джофруа де Сент-Илером и Жоржем Кювье о возникновении видов и получил широкий резонанс, тем более что Джофруа посредством публикации сделал его достоянием общественности. В основе диспута были принципиальные методические вопросы, а это больше всего интересовало Гёте. Уже имея соответствующую информацию из французских газет, он вскоре прочитал книгу Джофруа «Принципы философии зоологии». «Спор между двумя группами естествоиспытателей, анализирующими и синтезирующими… Продолжал читать упомянутую выше французскую книгу, и то, что много лет назад происходило в Германии, ожило в памяти» (Дневник, 22 июля 1830 г.). Его привлекала возможность изложить публично свои воззрения и включиться в спор. Он тотчас написал рецензию на книгу Джофруа, первая часть которой вышла в Берлинском «Ежегоднике научной критики» уже в сентябре. Гёте открыто присоединился к Джофруа, стороннику синтетического метода. Если эта глава обсуждения содержала характеристику «двух различных видов мышления», реферативный отчет о ходе дискуссии вместе с краткими жизнеописаниями ее участников, то вторая часть, помещенная в журнале в марте 1832 года, была автобиографической — как приложение к французскому изданию «Метаморфозы растений», — здесь рецензент исследовал главный вопрос в связи с историей своих собственных анатомических занятий. Статья Гёте не стала решительной, односторонней защитой Джофруа, который был ему гораздо ближе, чем Кювье, он стремился объединить позиции «наблюдающего детали» и того, кто «исходит от идеи», стремился сочетать оба метода, хотя принципиальное обоснование оставалось еще весьма проблематичным, как, например, в работе «Сомнения и результат». «Кювье работает неутомимо, стремится различить и подробно описать отдельные явления и создает широкую панораму. Джофруа де Сент-Илер, наоборот, скрупулезно ищет аналогии в отдельных существах, их тайные родственные связи; первый идет от отдельного к общему, которое хотя предполагается, но считается непознаваемым; второй своим внутренним взглядом видит целое и убежден, что единичное может постепенно развиться из него». Из этого фрагмента второй части ясно видна главная мысль рецензии — только взаимодействие обоих методов исследования может быть продуктивно: «Пусть каждый из нас в этом случае скажет, что разделение и соединение — нерасторжимые жизненные акты. Это можно выразить еще лучше: одно не существует без другого, хочешь не хочешь, приходится двигаться от единичного к общему и от общего к единичному, и чем интенсивнее осуществляются эти духовные функции, подобные вдоху и выдоху, тем лучше для науки и ее друзей».

То, что когда-то обсуждалось с Шиллером по поводу идеи и опыта, то, что в его размышлениях об истории науки отразилось в противопоставлении аналитического и синтетического начал, универсализма и индивидуализма как принципов, вновь оказалось в центре внимания, впоследний раз он сделал попытку показать два разных образа мышления в едином, нерасчленимом жизненном акте, в котором полярность не есть непримиримое противоречие, а представляет собой осмысленное взаимодействие. В подводящем итог, глубоком отрывке из письма, написанного за месяц до смерти, вновь говорится о том, почему для него так важна эта взаимосвязь. Он писал Сульпицу Буассере 25 февраля 1832 года: «Я всегда старался постичь все познаваемое, узнаваемое, применимое и достиг в этом смысле чего-то, что удовлетворяет меня и заслужило одобрение других. Так я дошел до своего предела, я начинаю верить там, где другие приходят в отчаяние, потому что слишком многого ждут от познания и, достигая того уровня, который вообще назначен человеку, готовы пренебречь прекраснейшими человеческими ценностями. Так человек вынужден двигаться от целого к единичному и от единичного к целому, хочет он этого или нет». Тот, кто думает, что «в основе целого лежит идея», которую имеют в виду сторонники синтеза, для того конкретное исследование «аналитиков» не может значить много, как бы важно оно ни было, оно всегда будет казаться им «напрасными усилиями Данаид, наблюдения всегда для них помеха, чем больше наблюдений, тем хуже» («Анализ и синтез»).

Жди испытаний до конца

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное