Читаем Гёте. Жизнь и творчество. Т. I. Половина жизни полностью

Еще в марте 1776 года госпожа фон Штейн писала: «Мы с Гёте никогда не станем друзьями. Мне не нравится то, что в его отношении ко мне постоянно присутствует сексуальное начало. Он, что называется, кокетлив. В его манере обращения со мной недостает уважения» (письмо И. Г. Циммерману от б августа 1776 г.). Случилось обратное. Конечно, писем Шарлотты к Гёте мы не имеем, не знаем, о чем шли разговоры, когда их регулярные встречи стали чем–то само собой разумеющимся, при том, что обер–шталмейстер не имел никаких оснований для вмешательства. Но одно несомненно: Шарлотта фон Штейн умела управлять юношеской необузданностью своего друга. «Укротительницей» назвал он ее в одной из записок, видимо от 22 января 1776 года. Судя по тому, что нам известно, она верила в возможность и силу «чистой» любви. Слова Юлии из «Новой Элоизы» Руссо могли бы стать эпиграфом к главе о влиянии на Гёте Шарлотты фон Штейн: «Чувственный человек, неужели ты никогда не научишься любить?» Судя по всему, она была мягкой, чувствительной натурой, которая по мере сближения относилась к Гёте все с большей душевной теплотой. Иначе невозможно было бы понять ни его писем с постоянными уверениями в любви, ни вообще всей этой десятилетней связи. Но не очень счастливый брак, в котором роды следовали друг за другом, создал в ней подозрительное отношение к чувственной любви, а может быть, и отвращение к ней, породил потребность в мужской доброте, лишенной сексуального начала. Она стремилась, видимо, к любви душевной и духовной. И жизнь ее, и склонности привели к тому, что только такие отношения имели для нее смысл и привлекательность. В свою очередь для Гёте после отъезда из Франкфурта, после разрыва с Лили Шёнеман, вызванного в том числе и его нежеланием окончательно связывать себя, такие отношения могли иметь большую притягательную силу теперь, когда он начал в Веймаре новый этап жизни. Весьма возможно, что в дополнение к этому Шарлотта предложила рациональную концепцию идеально добродетельного союза брата и сестры, окрашенную пиетизмом.

В пределах этой концепции особое значение приобретали понятия чистоты и покоя. «Идея чистоты» все чаще звучит в дневниках и письмах, мысль о необходимости оглянуться на самого себя, познать свое «я», а для этого необходимо спокойствие, сосредоточенность, тишина, избавление от вредных шлаков.

366

14 ноября 1777 года он записал, обращаясь к «Святой судьбе»: «Дай мне спокойно и сдержанно насладиться чистотой». Здесь вновь попадаются и известные мысли, как, например, высказывания пифагорейцев об обращении к самому себе. Чистым является такое устремление человека, когда он старается воспринять в жизни то, что созвучно его сущности, осознанной им самим, отталкивает то, что ему противоречит. «Пусть идея чистоты, которая охватывает каждый съедаемый мною кусок, становится во мне все светлее!» — так Гёте писал в дневнике 7 августа 1779 года.

Гёте очень рано стала удивлять та необыкновенная привлекательность, которой обладала для него Шарлотта фон Штейн. «Я не могу объяснить себе значительность, — писал он Виланду в апреле 1776 года, — той власти, какую эта женщина имеет надо мной, ничем иным, кроме переселения душ. Да, когда–то мы были мужем и женой! И вот теперь мы знаем друг о друге, окутанные духовным туманом. Я не знаю, как нас назвать — прошлое — будущее — вселенная». 14 апреля 1776 года Гёте послал своей подруге длинное стихотворение. Оно сохранилось среди писем, никогда не было опубликовано автором и появилось только в 1848 году в издании писем Гёте к Шарлотте фон Штейн. Оно давно уже имеет славу одного из самых великолепных, но и самых сложных стихотворений Гёте.

* * *

О, зачем твоей высокой властью

Будущее видеть нам дано

И не верить ни любви, ни счастью,

Как бы ни сияло нам оно!

О судьба, к чему нам дар суровый

Обнажать до глубины сердца

И сквозь все случайные покровы

Постигать друг друга до конца.

Сколько их, кто, в темноте блуждая,

Без надежд, без цели ищут путь,

И не могут, о судьбе гадая,

В собственное сердце заглянуть,

И ликуют, чуть проникнет скудно

Луч далекой радости в окно.

Только нам прельщаться безрассудно

Обоюдным счастьем не дано.

Не дано, лишь сна боясь дурного,

Наяву счастливым грезить сном,

367

Одному не понимать другого

И любить мечту свою в другом.

Счастлив тот, кто предан снам летящим,

Счастлив, кто предвиденья лишен, —

Мир его видений с настоящим,

С будущим и прошлым соглашен.

Что же нам судьба определила?

Чем, скажи, ты связана со мной?

Ах, когда–то — как давно то было! —

Ты сестрой была мне иль женой;

Знала все, что в сердце мной таимо,

Каждую изведала черту,

Все прочла, что миру в нем незримо,

Мысль мою ловила на лету,

Жар кипящей крови охлаждала,

Возвращала в бурю мне покой,

К новой жизни сердце возрождала,

Прикоснувшись ангельской рукой,

И легко, в волшебно–сладких путах,

Дни текли, как вдохновенный стих.

О, блаженна память о минутах,

О часах у милых ног твоих,

Когда я, в глубоком умиленье,

Обновленный, пил живой бальзам,

Сердцем сердца чувствовал биенье

И глазами отвечал глазам!

И теперь одно воспоминанье

Нам сердца смятенные живит,

Перейти на страницу:
Нет соединения с сервером, попробуйте зайти чуть позже