Гиперболоид инженера Гарина. Рассказы

А доллар продолжал лететь вниз. Бешеные руки стирали и писали меловые цифры. На скамьях перед досками ревели и толкались, – стаскивали стоящих за ноги. Рысью подъехала карета скорой помощи. Из дверей четверо вынесли пятого с мотающейся головой. Зеленые полицейские проходили попарно по площади, удовлетворенно улыбаясь.

За завтраком у фрау Штуле к столу явились только японец да студенты-португальцы. Все уже знали о биржевой грозе, разразившейся над Берлином. Даже в прихожей пахло валериановыми каплями. В комнате Зайцевых было, как в могиле. У телефонной будки шепотом совещались, курили, курили Картошин и Убейко. Несколько раз в прихожей появлялась Мура, умоляюще глядела на мужа, точно хотела сказать: «Пока я тебя люблю – ничего не бойся».

Но он гневно отворачивался.

В пятом часу позвонили в парадной. Вошел Адольф

Задер, весь обсыпанный сигарным пеплом. Картошин и

Убейко рванулись к нему. Он ответил спокойно:

– Сейчас я ложусь спать. Это самое лучшее.

Слышали, как он затворил дверь на ключ и опустил шторы.

Убейко побледнел, покрылся землей:

– Если он пошел спать, – значит, скверно. Он крупно играл. На онкольном счету были не его деньги.

Спустя некоторое время вдруг яростно протопали каблуки, щелкнул ключ, и голос Задера спросил с ужасной тревогой в пустоту коридора:

– Никто не звонил? Что?

Подождал. Дыхнул. Запер дверь. Каблуки заходили, заходили. Стали. Убейко мгновенно вытянул шею, прислушиваясь. В комнате Задера полетели на пол башмаки.

Заскрипела кровать. Картошин, с отвисшей губой, с прилипшей к губе папироской, сказал:

– В Прагу надо уезжать. Зовут. Говорят, там возрождается литература.

Он несколько раз пересчитал деньги в бумажнике.

– Пойдемте пиво пить.

Не получив ответа, он ушел, едва волоча ноги, как от желтой лихорадки. Убейко остался один в прихожей. Глаза у него горели от сухости и табаку. В столовой часы пробили половину десятого. Сейчас же в комнате Задера грузно соскочили с постели, голыми пятками подошли к двери, задыхающийся, шамкающий, не похожий на Задера голос спросил:

– Не звонили? Никто мне не звонил?

Убейко лег головой в руки на камышовый столик перед зеркалом. Ему показалось, будто в комнате Задера поспешно, шепотом, спорят, бормочут. Он думал о четырех своих дочерях, не знающих грамоты, о жене. Чтобы подавить жалость – кусал большой палец. Когда часы окончили бить десять – в комнате Адольфа Задера раздался револьверный выстрел. Сейчас же у Зайцевых закричали пронзительно, упали на пол. Изо всех дверей выскочили жильцы. Один Убейко остался спокоен и звонил уже в комендатуру.

Явилась полиция. Взломали дверь. Адольф Задер, в ночном белье, лежал ничком на кровати, мертвый. На ночном столике, под электрическим ночником, сверкали двойным рядом крепкие золотые челюсти, все тридцать два зуба, все, что от него осталось.

1924 г.

СОЮЗ ПЯТИ12

1

Трехмачтовая яхта «Фламинго», распустив снежнобелые прямые марселя, косые гроты и трепетные треугольники кливеров, медленно прошла вдоль мола, повернулась, полоща парусами, – приняла ветер и скользнула, полетела в голубые поля Тихого океана.

В журнале начальника порта отметили: «Яхта «Фламинго», владелец Игнатий Руф, восемнадцать человек команды, вышла в 16.30 в направлении юго-запад».

Несколько зевак равнодушно проводили стройные паруса «Фламинго» утонувшие за горизонтом. Да еще два сероглазых парня-грузчика, сопя трубками за столиком кофейни, на набережной, сказали друг другу:

– Билль, если бы «Фламинго» пошла на увеселительную прогулку, то были бы дамы на борту.

– Я тоже так думаю, Джо.

– Билль, а ведь недаром целая шайка репортеров вертелась с утра около яхты.

– Я такого же мнения, – недаром.

– А знаешь, вокруг чего они больше всего вертелись?

– Ну-ка, скажи.

– Вокруг этих длинных ящиков, которые мы грузили на «Фламинго».

– Это было шампанское.

– Я начинаю убеждаться, что ты глуп, как пустой бо-

12 Все астрономические и физические данные в этом рассказе, включая также прохождение кометы Биэлы в 1933 году, – вполне отвечают действительности. – Прим. автора.

чонок, Билль.

– Не нужно, чтобы я обижался, Джо. Ну-ка, по-твоему, что же было в длинных ящиках?

– Если репортеры не могли разнюхать, что было в ящиках, значит никто этого не знает. А, кроме того, «Фламинго» взяла воды на три недели.

– Тогда, значит, Игнатий Руф что-то задумал. Не такой он человек, чтобы даром выкинуть за борт три недели.

Так поговорив, оба парня отхлебнули пива и, упираясь голыми локтями о столик, продолжали сосать пенковые трубки.

«Фламинго» под всеми парусами, слегка накренясь, летела наискосок сине-зеленым волнам. Матросы в широких холщевых штанах, в белых фуфайках и белых колпачках с кисточками лежали на полированной палубе, поблескивающей медью, поглядывали на поскрипывающие реи, на тугие, как струны, ванты, на прохладные волны, разлетающиеся под узким носом яхты на две пены.