Гиперион. Книги 1-5

Она кивнула, положив ладонь мне на грудь, и лицо ее осветилось улыбкой. Дем Лоа снова посмотрела на Энею.

– Ты та, кого он все время звал в бреду. Ты та, кого он любит. Любишь ли ты его, дитя?

– Люблю, – ответила Энея.

– Хорошо. Было бы очень грустно, если б женщина, о которой человек, будучи при смерти, говорит с такой любовью, не отвечала ему взаимностью. – Дем Лоа перевела взгляд на Громомечущую Мать-свинью, царственную и безмолвную. – Вы священница?

– Не священница, – поправила Дорже Пхамо, – а настоятельница монастыря Самден-гомпа.

– Вы правили монахами? – улыбнулась Дем Лоа. – Мужчинами?

– Я… э-э-э… наставляла их.

– Ну, это почти то же самое. – Дем Лоа рассмеялась. – Что ж, добро пожаловать, Дорже Пхамо. – Она обернулась к Энее: – А ты останешься с нами, дитя? Или только коснешься нас и продолжишь путь, как гласят пророчества?

– Я должна идти дальше, – сказала Энея. – Но я бы хотела оставить здесь Дорже Пхамо – вашу союзницу и нашу… посланницу.

Дем Лоа кивнула.

– Здесь сейчас опасно.

Дорже Пхамо улыбнулась, глядя на нее с высоты собственного роста. Сила этих двух женщин окружала их почти ощутимым энергетическим полем.

– Хорошо. – Дем Лоа обняла меня на прощание. – Будь добр к своей любимой, Рауль Эндимион. Будь добр к ней в часы, отпущенные вам циклами жизни и хаоса.

– Буду.

– Спасибо, что пришла, дитя, – обернулась Дем Лоа к Энее. – Мы этого хотели. Мы на это надеялись.

Они снова обнялись. Я вдруг смутился, словно привел Энею домой, чтобы познакомить с мамой или бабушкой.

Дорже Пхамо в прощальном благословении возложила ладони на наши головы.

– Кале-пе-а, – сказала она Энее.

Мы шагнули в сумрак пылевой бури и перенеслись сквозь вспышку белого света. В тишине, на мостике «Иггдрасиля», я спросил Энею:

– Что она тебе сказала?

– Кале-пе-а, – повторила моя любимая. – Древнее тибетское напутствие, когда караван идет на самые высокие вершины. Оно означает «Ступай медленно, если хочешь вернуться».

И так – на сотне планет; на каждой – лишь несколько минут, и каждое прощание – по-своему грустное и трогательное. Трудно сказать, сколько дней и ночей длилось наше с Энеей последнее путешествие – для меня оно слилось в сплошную череду телепортаций. Ослепительная вспышка – и корабль-дерево переносится на новое место. А когда уже не было сил двигаться дальше, корабль дрейфовал несколько часов в пустоте космоса, и тогда эрги отдыхали, а люди спали – или пытались спать.

Я запомнил только три таких привала, значит, наше путешествие длилось только три дня и три ночи. Впрочем, возможно, оно длилось и неделю, а может, и больше, просто спали мы только три раза. Но я помню, что мы с Энеей почти не спали и любили друг друга так нежно, словно каждое объятие могло оказаться последним.

Именно во время одной из этих недолгих передышек я шепнул:

– Зачем ты это делаешь, детка? Не для того же, чтобы все стали вроде Бродяг и ловили крыльями солнечный ветер. В смысле… это все здорово… но я-то люблю планеты. Люблю почву под ногами. Люблю быть просто… просто человеком… Быть мужчиной.

Энея усмехнулась и провела рукой по моей щеке. Я помню, что все это было в полумраке, но все равно я видел бисеринки пота в ложбинке между ее грудей.

– Знаешь, я тоже люблю, когда ты просто мужчина, милый.

– Я хотел сказать…

– Я знаю, что ты хотел сказать, – прошептала Энея. – Мне тоже нравятся планеты. И мне нравится быть человеком… просто быть женщиной. То, что я должна сделать… это вовсе не ради какой-то там утопической эволюции, превращения людей в Бродяг-«ангелов» или эмпатов-сенешаи.

– А ради чего? – Я вдыхал аромат ее волос.

– Просто ради права на выбор, – очень тихо сказала она. – Ради самой элементарной возможности и дальше быть человеком, какой бы смысл ни вкладывал в это слово тот, кто совершает выбор.

– Выбрать снова? – спросил я.

– Да. Даже если выбрать снова означает выбрать то, что у тебя уже есть. Даже если это означает выбрать Империю, крестоформ и союз с Центром.

Я ничего не понял, но в тот момент меня куда больше интересовала сама Энея, нежели полнота понимания.

– Рауль… – помолчав, сказала Энея. – Я тоже люблю почву под ногами, шелест ветра в траве. Сделаешь для меня кое-что?

– Что угодно! – опрометчиво пообещал я.

– Если я умру первой, – прошептала она, – ты принесешь мой пепел на Старую Землю и развеешь его там, где мы с тобой были счастливы вместе.

Если бы мне вонзили нож в сердце, мне б и то не было так больно.

– Ты же сказала, что я могу остаться с тобой, – наконец выговорил я, и в моем голосе были гнев и растерянность. – Что я могу следовать за тобой повсюду.

– Это правда, любимый. Но если я умру первой, ты сделаешь это ради меня? Подождешь несколько лет, а потом развеешь мой пепел по ветру на Старой Земле, там, где мы были счастливы?

Мне хотелось стиснуть ее до боли, до крика, чтобы она взяла свою просьбу назад. Но я этого не сделал.

– Как, черт возьми, я, по-твоему, доберусь до Старой Земли? – прошипел я. – Она ж в Малом Магеллановом Облаке! Верно? В шестидесяти тысячах световых лет отсюда, так?

– Да, – коротко сказала Энея.