Гиперлупоид инженера Гарина (СИ)

  Пётр Петрович спохватился и с неподдельной тревогой осмотрел толпу детей, пытаясь отыскать жёлтое платьице.

  - Папа, а что ты делаешь? - раздался голос Регишки.

  Гарин вздрогнул от испуга, но тут же успокоился и с удивлением взглянул на дочь, которая проявила интерес к его бесплодному занятию.

  - Как видишь, работаю.

  - Даже в воскресенье? Мама же постоянно ругается, что работа для тебя важнее семьи.

  Петра Петровича кольнула совесть. В упрёке дочери Гарин почувствовал Светланины нотки вечного недовольства. Он понимал, что именно одержимость работой стала первопричиной развода. Устами младенца, как говорится. Но что-то уже изменить, вернуть ушедшую любовь или хотя бы былые отношения, в голову не приходило. Ум был занят иной неразрешимой проблемой. Вот и сейчас, успокоившись, что дочь отыскалась, Пётр Петрович снова уставился на экран планшета.

  - Ты, папа, не туда смотришь, - встряла Регишка.

  - А куда надо?

  - Ну, вот же ошибка, - ткнула пальчиком в экран Регишка.

  - Ты хочешь сказать... - от потрясения Пётр Петрович дал петуха и оборвал фразу. - Ты хочешь сказать, что разбираешься в математике?

  - Тематику мы в садике проходим, - подтвердила Регишка. - Ия Сергеевна детишков до десяти считать учит.

  - А ты?

  - А мне с ними не интересно. Мы с мамой уже дроби изучаем, просто я некоторые правильные названия забываю.

  Всё чудесатее и чудесатее!

  Расскажи Гарину об этом случае кто-то посторонний, вряд ли бы поверил. А тут...

  Теперь для него Светлана раскрылась с совершенно другой стороны. Раньше Пётр Петрович был убеждён, что для его жены нет ничего важнее внешнего вида. Всегда одетая с иголочки, она и мужа своего заставляла выглядеть под стать. Перекошенный галстук - преступление, а оторванная пуговица на костюме - вселенская катастрофа. Словом, совсем не знал Гарин, оказывается, свою жену.

  Два потрясения за день: дочь, ходящая в подготовительную группу детского сада, запросто соображала в математике, и жена оказалась не красивой, набитой ватой куклой, а очень умной женщиной. В своём эгоизме Пётр Петрович просто не желал видеть очевидных фактов.

  Гарин успокоился, снова включил планшет, вывел на экран формулу, над которой бился уже целую неделю, и показал дочке.

  - И что тут неправильного, по-твоему?

  - Вот эта толкающая рука даёт петельку, и тогда паровозику не хватает сил двигать вагончик. А если поменять крестик на закорючку, то всё будет замечательно.

  Пётр Петрович пытался, конечно, переводя на математический язык, понять Регишкин детский лепет, но не сумел.

  - Так ты утверждаешь, что вот здесь должна быть лямбда, а не эпсилон?

  - Ты как ребёнок, - отчитала отца Регина. - Не нужно никаких силонов, просто открываешь двери, и ты - уже на месте. Пошли лучше купаться.

  - В мае не купаются, вода ещё холодная. А в бассейн не успеем.

  - Мы не в речке будем, и не в бассейне, а в море.

  - Ну и фантазии у тебя, Регина, на целый союз писателей. Где ж я тебе сейчас море найду? Надо билеты на самолёт покупать, лететь часов десять, потом ещё час от аэропорта на такси. Когда же успеть-то?

  - Ух ты, пух-ты, - тоном мультяшного Барбоскина пропыхтела Регишка. - Ты прямо дошколёнок, всё тебе объяснять нужно.

  - Объясни.

  - Это же очень просто, - всплеснула руками Регина. - Находишь нужную дверь, заходишь, запускаешь паровозик, и - всё! Пошли уже!

  - Куда?

  - Купаться! На море.

  - Но...

  - Всё, бери зайца, - терпенье у Регишки лопнуло, и она сердито топнула ножкой. - Зажмурься и дай мне руку.

  Гарин спорить не стал, убрал планшет в карман и сделал всё, как просили.

  Ладошка дочки была горячей, словно только что выпеченный пирожок, едва не обжигала руку Петра Петровича. Он только собрался, вопреки приказу, подсмотреть, что вокруг происходит, как заяц в левой руке стал наливаться тяжестью, увлекая за собой. Гарина качнуло влево и тут же едва не опрокинуло вправо.

  Складывалось устойчивое ощущение, будто он находится в ускоряющемся вагоне метро, в котором отсутствовали поручни, от чего не было никакой возможности держаться, и тело болтало из стороны в сторону. Не хватало разве что шумового эффекта в виде перестука колёс на стыках рельсов. Пётра Петровича мотнуло так, что он не удержался на ногах, выронил игрушку и опрокинулся. Тяжесть на мгновение бетонной плитой придавила его напоследок, после чего исчезла, оставив ощущение лёгкости во всём теле. В ушах - звенящая тишина, заглушающая всё на свете. Гарин попытался открыть глаза, но не сумел. Они словно слиплись клейкой лентой.

  Слух постепенно вернулся, и Петру Петровичу показалось, что совсем неподалёку бьётся прибой.

  - Пап, вставай, всё веселье проспишь, - послышался требовательный Регишкин голос.

  Пётр Петрович кое-как разлепил веки, и его ослепил резкий солнечный свет. Гарин снова зажмурился и через секунду приоткрыл один глаз. Над ним нависла, перекрыв солнце, Регишка.

  - Расстегни мне платьишко, я купаться буду.

  - Где мы? - машинально спросил Пётр Петрович, дождавшись пока глаза привыкнут к яркому свету.

  Гарин, кряхтя, уселся, оглядел всё вокруг. От увиденного необычайного зрелища оторопел и удивлённо охнул.