Гипнотизер

Мы пожали друг другу руки, потом он пошел здороваться с Сибель. Хлопнул себя по пивному брюшку и сказал что-то, от чего та покраснела и захихикала. Они тихо болтали, пока входили остальные участники группы, Лидия, Пьер и Марек — он, как обычно, немного опоздал.

Я стоял и спокойно ждал, когда они почувствуют себя готовыми к занятию. Моих пациентов объединяло одно: все они пережили насилие, травму. Это насилие так повлияло на их психику, что они, чтобы выжить, скрывали его от самих себя. Никто из них так и не понял до конца, что с ним произошло. Они сознавали только, что в их прошлом есть что-то ужасное, искорежившее их жизнь.

«Прошлое фактически не существует как некое «было», оно перешло в «есть»[20], частенько цитировал я Фолкнера. Этим я хотел сказать, что любое незначительное происшествие следует за человеком в настоящее. Наш выбор определяется конкретным событием, и если это событие нанесло травму, то прошлое почти целиком заполняет собой настоящее.

Обычно я гипнотизировал всю группу, погружая при этом одного-двух пациентов в более глубокий транс. Таким образом, мы могли обсуждать происходящее на двух уровнях: уровне гипнотического внушения и уровне сознания.

Занимаясь гипнозом, я кое-что понял. Сначала это было просто ощущение, которое потом переросло в более отчетливое осознание определенной модели. Это открытие, разумеется, следовало доказать. Я сознавал, что, возможно, возлагаю на свой тезис слишком большие надежды. Человек, совершивший насилие, никогда не явится загипнотизированной жертве в своем подлинном обличье. Можно определить ситуацию, пронаблюдать пугающее развитие событий — но преступник не выдаст себя.

Все уже заняли свои места, только Эва Блау, новая пациентка, еще не пришла. Хорошо знакомое волнение прокатилось по группе.

Шарлотте Седершёльд всегда садилась подальше. Она сняла пальто; как всегда, невероятно элегантна — строгий серый кардиган, на изящной шее блестит широкое жемчужное ожерелье. На Шарлотте была синяя плиссированная юбка и плотные темные колготки. Блестящие короткие сапожки. Когда наши взгляды встретились, она застенчиво улыбнулась мне. К тому времени, как я принял Шарлотте в группу, она пятнадцать раз пыталась покончить с собой. В последний раз она выстрелила себе в голову из ружья, с которым ее муж охотился на лосей, посреди гостиной на вилле в Юрсхольме. Ружье соскользнуло, и Шарлотте осталась без одного уха и части щеки. Теперь ничего этого не было видно: Шарлотте сделала несколько недешевых пластических операций и сменила прическу на ровное густое каре, скрывавшее ушной протез и слуховой аппарат.

Когда я видел, как Шарлотте, склонив голову набок, серьезно и уважительно слушает чужие рассказы, то всегда холодел от беспокойства. Красивая немолодая женщина. Привлекательная, несмотря на произошедший с ней ужас. Я не в состоянии был спокойно смотреть на ту пропасть, которая угадывалась в ней.

— Садитесь поудобнее, Шарлотте, — попросил я.

Она кивнула и ответила нежным голосом, аккуратно выговаривая слова:

— Мне хорошо, хорошо.

— Сегодня мы исследуем внутреннее пространство Шарлотте, — объяснил я.

— Мой вороний замок, — улыбнулась она.

— Верно.

Марек безрадостно и нетерпеливо ухмыльнулся мне, когда наши взгляды встретились. Целое утро он провел в спортзале, мускулы были переполнены кровью. Я посмотрел на часы. Пора начинать, мы больше не можем ждать Эву.

— Предлагаю начать, — сказал я.

Сибель торопливо поднялась и выплюнула жвачку на бумажную салфетку, а салфетку выбросила. Робко глянула на меня и сказала:

— Я готова, доктор.

За расслаблением последовала тяжелая, теплая лестница индукции, растворение воли и границ сознания. Я медленно продолжал погружать пациентов в глубокий транс, вызывая у них в сознании образ влажной деревянной лестницы, по которой я медленно веду их вниз.

Между нами заструилась особая энергия. Странное тепло между мной и остальными. Мой голос, поначалу резкий и отчетливый, понемногу становился тише. Юсси казался беспокойным, что-то бормотал и иногда агрессивно скалился. Мой голос управлял пациентами, глаза видели, как их тела обмякают, лица разглаживаются и приобретают особенное, тяжелое выражение, какое всегда бывает у людей под гипнозом.

Я заходил им за спину, легко касался их плеч и управлял каждым из них, считая в обратном порядке.

Юсси что-то прошипел сам себе.

У Марека открылся рот, свесилась нитка слюны.

Пьер казался тяжелее и мягче, чем когда-либо. Рука Лидии свесилась с ручки стула.

— Продолжайте спускаться по лестнице, — сказал я тихо.

Во время встречи с правлением я умолчал о том, что гипнотизер тоже погружается в некое подобие транса. В моих глазах это было неизбежно — и прекрасно.

Я никогда не мог понять, почему события моего собственного транса, того, что развивается параллельно с гипнозом пациентов, разыгрываются под водой. Но мне нравились подводные картины, они были ясные и приятные, и я привык считывать по ним нюансы гипнотического сеанса.