Гипноз для декана

Я не договорила — толкнув меня коленом вверх, декан вдруг задрал мой джемпер так высоко, что подол его закрыл мое лицо. И не останавливаясь, натянул джемпер мне на голову, резинкой зафиксировав его на затылке. Ничего не видя, я поняла по ощущениям, что мой лифчик последовал за джемпером — перекинувшись через голову, был зафиксирован сзади на шее.

— Хоть заткну тебя… — прокомментировал происходящее декан, причем его голос доносился уже откуда-то снизу, с уровня моей груди.

Груди?! Он что собирается…

— О нет! Нет, пожалуйста…

Я вскрикнула одновременно с первым прикосновением его губ к чувствительной коже. И каким прикосновением! Всё, что он мне расписывал в гипнотическом трансе, улетело на помойку — никакой осторожности не было, никакого — «подул», «чуть дотронулся», «лизнул кончик»…

Сильно и глубоко Игнатьев втянул мою грудь в рот, языком грубо раскатывая сосок — явно не собираясь давать моим нервным окончаниям привыкнуть к новым ощущениям. Вылизывал, впивался в меня, всасывая чуть ни всю грудь целиком… и урчал, стонал от удовольствия, совершенно себя не сдерживая, будто не было в его поступке ничего такого, из-за чего стоило бы сдерживаться… Словно я была его законной, заслуженной добычей и он имел полное право делать со мной всё, что пожелает.

И я бы непременно возмутилась такой бесцеремонностью — если бы не стонала вместе с ним — бесстыдно и самозабвенно, подставляясь под его грубые, требовательные ласки, выгибая спину и кусая натянутый на глаза джемпер… под которым очень скоро стало нечем дышать. Словно почувствовав это, Игнатьев дернул свитер еще выше, высвобождая мои нос и рот. И тут же, отпустив мою грудь, обрушился на губы — жадным, хищным поцелуем, перед которым бледнело всё сексуальное, что я до сих пор успела пережить в жизни — включая то, что урвала от самого загипнотизированного декана.

Кто бы мог подумать, что в сознательном состоянии этот почти-сорокалетний доктор наук умеет ТАК целоваться! Я просто таяла под его рельефными, теплыми, невероятно подвижными губами, растекалась лужицей от языка, дразнящего, заманивающего мой… от легких, не слишком болезненных укусов, пробуждающих древний инстинкт подчинения доминантному самцу.

Я была права. Эти губы просто созданы для поцелуев. А никак для изрыгания проклятий на мою бедную голову. И я изо всех сил постараюсь, чтобы это так и оставалось, даже если для этого мне придется повиснуть на шее декана навсегда, крепко охватывая его руками и ногами…

Только подумав об этом, я вдруг поняла, что давно уже не держусь за железные элементы подлокотников, обнимая вместо этого Игнатьева за шею, перекинув через него ногу — фактически седлаю его, прыгаю, исступленно вжимаясь промежностью в здоровенный бугор на его брюках, имитируя самый настоящий секс. Он же давно стащил с себя рубашку — всё ещё ничего не видя, я чувствовала, что прижимаюсь уже к обнаженному торсу, голой грудью скольжу по гладким стальным мускулам…

И он в любую секунду может меня сбросить. Причем с легкостью — фактически одной левой. Просто встанет и всех дел.

Он вдруг оторвался от моих губ — будто я снова внушила ему свои мысли, теперь уже телепатически. И я почувствовала… о нет… он поднимался со стула… вместе со мной! Точно сбросит меня, стряхнет как ненужную обузу, как маленькую мешающую деталь его жизни… О нет… нет, нет, нет, только не это…

Я должна была видеть это. Должна была сама прочитать в его глазах это намерение — прежде, чем решать, есть ли мне за что бороться. Если увижу насмешку или презрение, сама спрыгну с него и пусть затыкает мне рот, потому что другого выхода, кроме как заорать и обвинить его в домогательствах, у меня не останется. Это будет мое единственное оружие перед ним, единственный и последний ход сломать его кейс против меня.

Резким движением я подняла с глаз закрывающий обзор джемпер, чтобы посмотреть ему в лицо. И обмерла.

Нет, декан не ухмылялся. И не кривил в презрении губы. Ему вообще было не до смеха, потому что он… сходил с ума! Мне даже страшно на мгновение стало — таким бешеным огнем пылали его глаза. Словно некий зверь или даже сам дьявол из преисподней овладел Игнатьевым, прорвав оболочку цивилизованности, припорошенную снобизмом.

Он хотел меня так, что я могла уловить запах этого неудержимого, отчаянного желания, жаром пробивающегося сквозь кожу, испаряясь в воздухе вокруг нас. Лицо его было горело, скулы стали почти фиолетовыми, челюсть свело судорогой, будто он еле сдерживался, чтобы не укусить меня во время поцелуев, ненавидя за то, что мечтает ночами о моем теле, а не о каком-то более достойном…

Голая грудь его вздымалась, покрытая испаренной, а из ширинки, расстегнутой до середины, рвалась ко мне мощная эрекция, развернутая головкой кверху и уже успевшая оставить на его боксерах обильное пятно от смазки…