Идея культурного гипнотизма — гипноидальной нереальности так называемой реальной жизни — хорошо показана в фильме Ларса фон Триера «Европа» (1991). Фильм начинается с гипнотического голоса: «Когда вы услышите мой голос, вы проникаете в Европу. Я сосчитаю до десяти, и на счет «десять» вы окажетесь в Европе». Следует стандартная техника релаксации, когда последовательно расслабляются части тела, и это сопровождается монотонным показом бесконечно бегущего перед взором железнодорожного полотна. Монотонный голос возобновляется несколько раз по ходу фильма. «Европа» оказывается Германией сразу после Второй мировой войны — время вероломства и неопределенности, созревшее для обвинения в нереальности, ощущение которой фон Трир старается достигнуть, используя гипнотическое обрамление. Черно-белые съемки, за исключением отдельных моментов, где герои фильма достигают некоторого накала эмоций, еще больше усугубляют ощущение нереальности.
Хотя мне вполне симпатичны идеи Гурджиева с этим упором на необходимость пробуждения, но мне совсем не симпатично высказывание Тарта, что мы все находимся в перманентном гипнотическом трансе. Если мы сейчас уже в гипнотическом трансе, тогда в чем мы окажемся, если нас кто-нибудь загипнотизирует? Неужели это состояние ничем не отличается от нашего повседневного, обыденного состояния? Тарт должен был бы первым признать, что гипнотический транс — это нечто другое, что он указывает на некоторые отличия, включающие преходящую природу гипнотического транса, и что в него вступают по собственной воле, в то время как всеобщий транс более или менее насильно навязывается нам вместе с нашим воспитанием, когда мы настраиваемся на окружающую культуру. Тем не менее он считает, что есть достаточное сходство для того, чтобы назвать всеобщий транс формой гипноза.
Оставив эту полемику в стороне, потому что она могла бы в конце концов превратиться в пререкания по поводу употребления слов, я хотел бы заняться центральным пунктом концепции Тарта, когда он описывает наше пребывание в перманентном трансе. Мы всегда были и постоянно находимся в неком пассивном состоянии, когда нами манипулируют окружающие нас авторитеты. Мы сохраняем контроль над своей жизнью, однако далеко не во всех аспектах. Газеты рассказывают нам, что думать; возможный смех по телевизору подстегивает наш смех. Репортеры призывают нас к наименьшему общему знаменателю и поощряют нашу принадлежность к стаду. Пропаганда всех видов бомбардирует нас, особенно во времена войны: кто-то сказал, что первой жертвой на войне становится правда. Сегодня политики широко используют телевидение и другие средства массовой информации, чтобы представить свою политику в наилучшем свете. Государство и церковь применяют всевозможные формы идеологической обработки, чтобы увековечить кажущийся им правильным на данный момент набор взглядов. Один из главных способов утраты контроля — это наше следование рекламе. Бесчисленные тесты показали, что реклама действует, и в одной Америке на нее ежегодно тратится 200 миллиардов долларов. Когда мы заходим в магазин, мы уже не вполне свободные покупатели: мы покупаем то, что хотят рекламодатели и производители упаковки.
У всех этих техник — пропаганды, рекламы и прочего — общее то, что они апеллируют к нашим эмоциям. Нам нравится думать, будто мы рациональные создания, которые взвешенно рассматривают вопрос и приходят к осмысленному мнению. Рекламодатели хорошо знают, что это не так. Луис Ческин, глава чикагской исследовательской организации, который занимался в 1950-х годах изучением торговли, сказал: