Оливия коротко рассмеялась и почему-то вспыхнула, хотя их окружала темная вечерняя прохлада. У нее начало щипать глаза.
— Может быть. Но кроме того… Думаю,
Он сделал маленький шаг вперед, чуть сократив расстояние между ними. Он не вторгался в ее личное пространство, но все же оказался так близко, что она почувствовала его тепло.
— Оливия, что с тобой?
— Со мной столько всего случилось до нашего знакомства, и, кажется, меня это в каком-то смысле сломало. Я постоянно жила в страхе одиночества, и… я тебе потом расскажу, если захочешь. Но сначала мне нужно самой разобраться, почему я считала, что прятаться за стеной лжи лучше, чем признать хотя бы крупицу правды. И все же я думаю…
Она сделала глубокий прерывистый вздох. По ее щеке скатилась слеза, одна-единственная слеза. Увидев это, Адам одними губами произнес ее имя.
— Думаю, где-то в процессе я забыла о своей значимости. Я забыла себя.
И теперь
— Адам, я хочу сказать тебе две вещи.
— Что я могу…
— Прошу. Просто дай мне сказать.
Все это у нее не очень получалось. Она просто стояла рядом с ним, а глаза ее все больше и больше наполнялись слезами. Адама явно беспокоило, что он никак не может помочь. Его опущенные руки сжимались в кулаки, и Оливия любила его за это еще сильнее. За то, что он смотрел на нее так, словно она была началом и концом каждой его мысли.
— Первая: я солгала тебе. И моя ложь была не просто умолчанием.
— Оливия…
— Это была настоящая ложь. Плохая. Глупая. Я позволила тебе… нет, я
Его ладонь поднялась к ее щеке.
— Что ты…
— Но это не очень важно.
— Оливия. — Он притянул ее ближе, прижался губами к ее лбу. — Это не имеет значения. О чем бы ты ни плакала, я все исправлю. Я сделаю, как надо. Я…
— Адам, — прервала она, улыбнувшись сквозь слезы. — Это не важно, потому что есть вторая, главная вещь.
Теперь они были так близко. Она чувствовала его запах, его тепло, его руки, которые скользили по ее лицу, вытирая слезы.
— Милая, — тихо сказал он, — что это за вторая вещь?
Она все еще плакала, но была счастлива как никогда. И наконец сказала — вероятно, с ужаснейшим произношением:
— Стань там. Ты стоял прямо там.
— Разве?
Он немного поддразнивал ее. За последний год это восхитительное обиженное выражение лица стало у Оливии любимым.
— Немного ближе к фонтану. Идеально.
Она отступила на шаг, чтобы полюбоваться на свое творение, а затем подмигнула ему, достала телефон и сделала быстрый снимок. И на мгновение задумалась, не поставить ли это фото вместо нынешней заставки на телефоне (их селфи вдвоем, сделанное несколько недель назад: они стоят под юккой, Адам щурится на солнце, а Оливия прижимается губами к его щеке), но передумала.
Так проходило их лето: пешие походы, мороженое, ночные поцелуи у Адама на балконе, смех, обмен невысказанными историями, разглядывание звезд, намного более ярких, чем те, которые Оливия когда-то наклеивала на потолок своей спальни, стоя на стремянке. Она собиралась начать работать в онкологической лаборатории в Беркли меньше чем через неделю. Теперь у нее будет более плотный и напряженный график и увеличится путь до работы. И все же она не могла дождаться этого дня.
— Просто стой там, — приказала она. — Выгляди враждебно и неприступно. И скажи «тыквенные специи».
Адам закатил глаза.
— Какой план, если кто-нибудь войдет?
Оливия огляделась. В факультетском коридоре было тихо и пустынно, а тусклое освещение делало волосы Адама почти синими. Был поздний летний вечер, к тому же выходные — никто бы не вошел. И даже если бы вошел, Оливия Смит и Адам Карлсен уже не могли никого удивить.
— Кто, например?
— Может появиться Ань. Чтобы помочь тебе воссоздать волшебство.
— Практически уверена, что она гуляет с Джереми.
— Джереми? Парень, в которого ты влюблена?
Оливия показала ему язык и посмотрела на экран телефона. Счастлива. Она была так счастлива и даже не знала почему. Хотя нет — конечно, знала.
— Ладно. Через минуту.
— Ты не можешь знать точное время. — Адам говорил терпеливо и снисходительно. — Не с точностью до минуты.
— А вот и могу. В тот вечер я работала с белковым иммуноблотом. Я просмотрела свои лабораторные журналы и восстановила время и место в пределах погрешности. Я добросовестный ученый.