Гипотеза любви

Оливия пьяно смотрела на выражение пьяной решимости на пьяном лице Ань, думая, что есть в этом что-то обнадеживающее: ее ближайшая подруга начинает понимать, какой ей хочется видеть свою жизнь. С кем она хотела бы ее прожить. От этих мыслей Оливия почувствовала укол боли глубоко внутри, в том месте, которое, казалось, острее всего ощущало отсутствие Адама, но она подавила ее, стараясь не думать об этом. Вместо этого она потянулась к руке своей подруги, сжала ее и вдохнула сладкий яблочный аромат ее волос.

— У тебя все получится, Ань. Дождаться не могу, когда увижу, как ты изменишь мир.

В общем, жизнь Оливии продолжалась так же, как и всегда, вот только впервые у нее возникло желание заниматься чем-то другим. Находиться рядом с кем-то другим.

«Так вот каково это, когда кто-то нравится», — размышляла она. Когда чувствуешь, что нет смысла идти на факультет только потому, что Адама нет в городе и у нее отняли малейший шанс пересечься с ним; постоянно оглядываться, надеясь заметить иссиня-черные волосы; слышать глубокий голос, такой же низкий, как у Адама, но все-таки не его; думать о нем, потому что ее подруга Джесс заговорила о поездке в Нидерланды, или потому что в телевикторине правильным ответом к слову «айхмофобия» оказалось «боязнь игл»; чувствовать себя в странном подвешенном состоянии и ждать, просто ждать, ждать… напрасно. Адам вернется через несколько дней, и ложь Оливии о том, что она влюблена в кого-то другого, никуда не денется. Двадцать девятое сентября наступит слишком быстро, и в любом случае мысль о том, что Адам когда-то сможет думать об Оливии в романтическом ключе, была абсурдной. Учитывая все это, ей повезло, что она нравилась ему хотя бы как друг.

В воскресенье она бегала в спортзале, когда у нее звякнул телефон. В верхней части экрана появилось имя Адама, и она сразу же бросилась читать сообщение. Вот только читать было особо нечего: просто огромное фото с кофе в пластиковом стаканчике, сверху — нечто, похожее на маффин. Внизу стояло гордое: «Фраппучино с тыквенным пирогом», а ниже — сообщение от Адама.

Адам: Как думаешь, я смогу пронести это в самолет?

Ей не нужно было зеркало, чтобы знать: она улыбается телефону, как идиотка.

Оливия: Ну, служба безопасности печально известна своей некомпетентностью. Хотя, может, не настолько?

Адам: Печально.

Адам: Жаль тогда, что тебя здесь нет.

Оливия еще долго улыбалась. А потом, когда вспомнила, в какой дурацкой ситуации оказалась, улыбка превратилась в тяжелый вздох.

Она несла поднос с образцами тканей в лабораторию к электронному микроскопу, когда кто-то похлопал ее по плечу. Оливия вздрогнула и чуть не споткнулась, подвергая опасности несколько сотен тысяч долларов федерального финансирования. Когда она обернулась, на нее со своей обычной мальчишеской улыбкой смотрел доктор Родригес. Как будто они были не аспиранткой и бывшим членом ее консультационной комиссии, который так и не удосужился прочитать ни одного из ее документов, а хорошими приятелями, которые сейчас пойдут пить пиво и веселиться.

— Доктор Родригес.

Он нахмурил брови.

— Я думал, мы договорились насчет Холдена.

Разве?

— Точно. Холден.

Он улыбнулся удовлетворенно.

— Парень уехал, а?

— А. Эм… Да.

— Ты туда? — Он подбородком указал в сторону лаборатории с микроскопом, и Оливия кивнула. — Давай помогу. — Он провел своим бейджем, чтобы открыть дверь, и придержал ее.

— Спасибо. — Оливия опустила образцы на лабораторный стол и благодарно улыбнулась, сунув руки в задние карманы. — Хотела взять тележку, но не смогла найти.

— На этом этаже осталась только одна. Думаю, кто-то ворует их и перепродает.

Он ухмыльнулся, и стало ясно, что Малькольм прав. Последние два года он твердил, что в Холдене есть какая-то легкость и непринужденная привлекательность. Хотя Оливию, конечно, интересовали только высокие, задумчивые, угрюмые парни с огромным ай-кью.

— Не могу поставить им это в вину, — продолжал Холден. — Я бы делал то же самое, учись я в аспирантуре. Ну что, как жизнь?

— Эм, хорошо. У тебя?

Холден пропустил ее вопрос мимо ушей и непринужденно прислонился к стене.

— Насколько все плохо?

— Плохо?

— Адам уехал. Черт, даже я скучаю по этому мелкому засранцу. — Он коротко хохотнул. — Как ты держишься?

— А.

Она вынула руки из карманов, скрестив их на груди, затем передумала и безвольно уронила их вдоль тела. Ага. Отлично. Веду себя естественно.

— Нормально. Хорошо. Работаю.

Холден смотрел с искренним облегчением.

— Отлично. Вы с ним созваниваетесь?

Нет. Конечно нет. Разговоры по телефону — самая сложная, самая напряженная штука в мире, я не могу говорить по телефону даже с милой дамой, которая записывает меня к стоматологу на чистку, не говоря уже об Адаме Карлсене.

— Да знаешь, по большей части переписываемся.