Гипотеза любви

— Тогда как друг не заставляй меня беспокоиться. Тебе придется пользоваться общественным транспортом в незнакомом городе поздно вечером. Достаточно уже того, что ты ездишь на велосипеде там, где нет велосипедных дорожек, — пробормотал он, и она сразу же почувствовала тяжелый ком в желудке. Он старался быть хорошим другом. Он заботился о ней, и вместо того, чтобы довольствоваться тем, что у нее уже есть, она все это рушила и… хотела большего.

Оливия сделала глубокий вдох.

— Ты уверен? Что я тебе не помешаю?

Он молча кивнул.

— Тогда ладно. Хорошо. — Она заставила себя улыбнуться. — Ты храпишь?

Он коротко хохотнул.

— Я не знаю.

— Ой, да ладно. Как ты можешь не знать?

Он пожал плечами.

— Просто не знаю.

— Ну это, видимо, значит, что ты не храпишь. Иначе кто-нибудь уже сказал бы тебе.

— Кто-нибудь?

— Сосед по квартире. — Она поняла, что Адаму тридцать четыре года и, скорее всего, у него лет десять уже не было соседей по квартире. — Или девушка.

Он чуть улыбнулся и опустил взгляд.

— Тогда, полагаю, моя «девушка» сообщит мне после конференции. — Он сказал это негромко, будничным тоном, явно пытаясь пошутить, но щеки у Оливии вспыхнули, и она уже не могла смотреть на него. Она принялась теребить нитку на рукаве своего кардигана, судорожно думая, что бы ответить.

— Мой дурацкий реферат. — Она кашлянула. — Его приняли в качестве доклада.

Он посмотрел ей в глаза.

— На секции?

— Ага.

— Ты не рада?

— Нет. — Она поморщилась.

— Это из-за твоего страха публичных выступлений?

Он помнил. Конечно, помнил.

— Ага. Будет ужасно.

Адам пристально посмотрел на нее и ничего не сказал. Ни «все будет хорошо», ни «получится отличный доклад», ни «ты слишком остро реагируешь» или «это отличная возможность». Такое спокойное принятие ее тревоги подействовало на Оливию совсем иначе, чем энтузиазм доктора Аслан: она расслабилась.

— На третьем году аспирантуры, — тихо сказал он, — мой научный руководитель послал меня вместо себя на симпозиум. Он сказал мне об этом за два дня до выступления, не дал ни слайдов, ни конспекта. Просто сообщил тему.

— Вау. — Оливия попыталась представить, каково это, когда от тебя ожидают исполнения столь сложной задачи, дав для подготовки столь малый срок. Одновременно она удивлялась тому, что Адам сам рассказал что-то о себе, не дожидаясь прямого вопроса. — Зачем он это сделал?

— Кто знает? — он запрокинул голову, уставившись в точку над ее головой. В его голосе слышалась горечь. — Потому что у него появилось срочное дело. Потому что считал это ценным опытом. Потому что ему все было позволено.

Оливия готова была поспорить, что последний вариант верный. Она не знала научного руководителя Адама, но академическая среда была как казарма, в которой те, кто обладал властью, любили пользоваться ею, без всяких последствий угнетая тех, у кого ее не было.

— Это правда был ценный опыт?

Он снова пожал плечами.

— Как и любой другой опыт, из-за которого не спишь и паникуешь сорок восемь часов подряд.

Оливия улыбнулась.

— И как все прошло?

— Как-то прошло. — Он сжал губы. — Не очень хорошо.

Он замолчал надолго, его взгляд был прикован к чему-то за окном кафе.

— Хотя, опять же, для него все всегда было недостаточно хорошо.

Казалось невозможным, чтобы кто-то, взглянув на научные достижения Адама, решил, что он делает недостаточно. Казалось, что он всегда стремится стать лучшим в том, что делает. Не потому ли он был так требователен к другим? Потому что его учили устанавливать высокую планку для себя самого?

— Ты все еще поддерживаешь с ним связь? С научным руководителем?

— Он на пенсии. Том принял руководство его лабораторией.

Это было совсем для него не характерно: такой размытый, тщательно сформулированный ответ. Оливия не могла сдержать любопытства.

— Он тебе нравился?

— Сложно сказать. — Он потер подбородок, глядя задумчиво и отстраненно. — Нет. Нет, он мне не нравился. И по-прежнему не нравится. Он был… — Адам сделал такую длинную паузу, что Оливия уже решила, что продолжения не будет. Но он продолжил, пристально глядя на послеполуденное солнце, исчезающее за дубами: — Жестким. Мой научный руководитель был жестким.

Она захихикала, и взгляд Адама метнулся к ней. Он прищурился в замешательстве.

— Извини. — Она все еще хихикала. — Просто смешно слушать, как ты жалуешься на своего прежнего руководителя. Потому что…

— Потому что?..

— Ты, судя по всему, точно такой же.

— Я не такой, — возразил он более резко, чем ожидала Оливия.

Она фыркнула.

— Адам, я почти уверена: если бы мы попросили кого-нибудь описать тебя одним словом, «жесткий» прозвучало бы хоть раз или хотя бы десять раз.

Она увидела, как он застыл, еще до того, как закончила говорить. Линия его плеч внезапно напряглась и окаменела, челюсть сжалась и слегка дернулась. Ее первым порывом было извиниться, но она не понимала, за что. В ее словах не было ничего нового: они уже обсуждали прямолинейный бескомпромиссный стиль его менторства, и он всегда воспринимал это спокойно. Даже соглашался. И все же его руки, лежащие на столе, сжались в кулаки, глаза стали темнее обычного.