«Видишь? — хотелось ей сказать победно. Она не знала точно, кому именно. — Видишь? Это изначально должно было быть так». Оливия улыбнулась ему в губы. И Адам…
Адам уже отстранился и качал головой, как будто отказ все время готов был сорваться с его губ, даже когда он отвечал на ее поцелуй. Его пальцы крепко сомкнулись у нее на запястье, и он отвел ее руку от своего лица.
— Это плохая идея.
Ее улыбка поблекла. Он был прав. Он был совершенно прав. И одновременно он глубоко ошибался.
— Почему?
— Оливия. — Он снова покачал головой. Затем его рука поднялась от ее талии к его губам, как будто желая тронуть поцелуй, который они только что разделили, убедиться, что он был на самом деле. — Это… нет.
Он действительно был прав. Но она повторила:
— Почему?
Адам надавил пальцами на сомкнутые веки. Левая его рука все еще лежала у нее на запястье, и Оливия отстраненно думала, осознает ли он это. Понимает ли, что его большой палец поглаживает взад-вперед ее венку.
— Мы тут не для этого.
Она чувствовала, как раздуваются ее ноздри.
— Это не значит, что…
— Ты не мыслишь ясно. — Он сглотнул. — Ты расстроена, пьяна, и…
— Я выпила два пива. Много часов назад.
— Ты аспирантка, в данный момент ты зависишь от меня в плане ночевки, и даже если бы это было не так, моя власть над тобой может легко превратить все это в принуждение, что…
— Я… — Оливия засмеялась. — Я не чувствую принуждения, я…
— Ты любишь
Она едва не отшатнулась. С какой горячностью он выплюнул эти слова. Они должны были оттолкнуть ее, прогнать прочь, раз и навсегда вбить ей в голову, насколько это нелепо, насколько губительна ее идея. Но этого не произошло. К настоящему моменту угрюмый, вспыльчивый козел Адам так хорошо совместился с
— Оливия. — Он тяжело вздохнул, закрывая глаза. Мысль о том, что он может думать о женщине, которую упоминал Холден, мелькнула у нее в голове и ускользнула прочь, слишком болезненная, чтобы на ней задерживаться.
Нужно было просто сказать ему. Ей следовало быть с ним честной, признать, что ей безразличен Джереми, что нет никакого «другого». И никогда не было. Но она была в ужасе, парализована страхом, и после всего произошедшего ее сердце могло разбиться слишком легко. Таким хрупким оно стало. Адам мог расколоть его на тысячу кусков и даже не понял бы этого.
— Оливия, это ты чувствуешь
— А как насчет того, что хочу
Она едва не упала от того, как он дернул ее за запястье, притянув ее руку к себе, прижав ладонь вплотную к своему паху, чтобы показать ей, что… Ой.
Ой. Да.
Желваки играли у него под скулами, когда он держал ее взгляд.
— Ты понятия не имеешь, чего я хочу.
От всего этого у нее перехватило дыхание. Низкий, гортанный голос, толстый выступ под ее пальцами, яростная, почти голодная искра в его взгляде. Он практически сразу оттолкнул ее руку, но было уже слишком поздно.
Не то чтобы Оливия не… Их поцелуи были вполне телесными, но сейчас как будто что-то включилось. Долгое время она считала Адама красивым и привлекательным. Она прикасалась к нему, сидела у него на коленях, рассматривала смутную возможность близости с ним. Она думала о нем, о сексе, о нем и сексе, но это всегда было абстрактно. Туманно и неопределенно. Словно линейный черно-белый рисунок. Просто набросок, который внезапно раскрасился изнутри.
Теперь было ясно: по влажному томлению, разлившемуся меж ее бедер, по его глазам с расширенными зрачками — как это будет между ними. Пьяняще, потно и скользко. Вызывающе. Они будут делать что-то друг с другом, требовать друг от друга чего-то. Они станут невероятно близки. И Оливия… теперь, когда она поняла, она действительно,
Она шагнула ближе, еще ближе.
— Ну тогда… — Ее голос был тих, но она знала, что он ее слышит.
Он крепко зажмурился.
— Я не для того предложил тебе ночевать со мной.
— Я знаю. — Оливия отбросила прядь волос с его лба. — И я не для того согласилась.
Рот его был приоткрыт, и он пристально смотрел вниз, на ее руку, ту, которая едва не обхватила его эрегированный член минуту назад.
— Ты сказала, никакого секса.
Она это говорила. Она вспомнила, как размышляла над своими правилами, перечисляла их у него в кабинете, вспомнила, как была уверена, что ей никогда, никогда не будет интересно видеть Адама Карлсена дольше десяти минут в неделю.