Гипотеза любви

Адам положил ладонь ей на лопатки, заставив ее нагнуться ему навстречу, а затем прижался губами к ее груди: зубы, язык и чудесное, восхитительное всасывание. Оливия заскулила, уткнувшись в тыльную сторону ладони, потому что не знала, не думала, что окажется такой чувствительной, но ее соски были воспалены, напряжены и едва не болели, и, если он ничего не сделает, она…

— Так бы и съел тебя.

Его ладонь прижалась к ее позвоночнику, и Оливия пригнулась еще немного. Своего рода подношение.

— Наверное, это оскорбление, учитывая, что ты ешь только пшеничные проростки и брокколи… Ох.

Он обхватил губами всю ее грудь целиком. Из его горла вырвался глубокий стон, и стало ясно, что он мог бы проглотить ее без остатка. Оливии тоже стоило его потрогать: она все это затеяла, а значит, должна была удостовериться, что секс с ней не станет для него тяжкой повинностью. Может, нужно положить руку туда, куда он притянул ее раньше, и погладить? Адам мог бы проинструктировать ее, сказать, как ему больше нравится. Пусть это их первый и последний секс и они никогда больше не будут про это вспоминать, но Оливия ничего не могла с собой поделать: она просто хотела, чтобы он получил удовольствие. Хотела ему нравиться.

— Так нормально?

Должно быть, она слишком надолго погрузилась в свои мысли, потому что теперь он смотрел на нее снизу вверх, нахмурившись, а его большой палец поглаживал ее бедро.

— Ты напряжена. — Голос его звучал натянуто. Он почти рассеянно держал свой член, поглаживая и сжимая его время от времени, когда его взгляд падал на затвердевшие кончики ее сосков, когда она дрожала, когда переступала с ноги на ногу, чтобы потереть бедро о бедро. — Мы не обязаны…

— Я хочу. Я сказала, что хочу.

У него дернулся кадык.

— Не важно, что ты сказала. Ты всегда можешь передумать.

— Я не передумаю.

По тому, как он смотрел на нее, Оливия была уверена, что он снова будет возражать. Но он просто прижался лбом к ее груди. Его теплое дыхание ласкало кожу, которой он только что касался языком, кончиками пальцев он дотронулся до резинки ее трусов, погрузился под тонкий хлопок.

— Кажется, я передумал, — пробормотал он.

Она оцепенела.

— Я знаю, что ничего не делаю, но, если ты скажешь, что тебе нравится, я могу…

— Мой любимый цвет все-таки зеленый.

Оливия резко выдохнула, когда его большой палец надавил ей между ног, коснувшись ткани, уже темной и влажной. У нее в легких совсем не осталось воздуха. Она со смущением думала, что теперь он точно поймет, как сильно она этого хочет… Она испытала неловкое, жгучее наслаждение, когда его палец, большой и округлый, заскользил по ее щели.

Он определенно понял это. Потому что вновь посмотрел на нее затуманенным взглядом и учащенно задышал.

— Черт, — тихо сказал он. — Оливия.

— Ты хочешь… — Во рту у нее стало сухо, как в пустыне. — Хочешь, чтобы я сняла их?

— Нет. — Он покачал головой. — Пока нет.

— Но если мы…

Он зацепил резинку пальцами и отодвинул ткань в сторону. Оливия казалась себе блестящей и набухшей, чересчур возбужденной, а ведь они практически ничего еще не делали. Она была слишком нетерпеливой. Ей стало стыдно.

— Прости. — Ее окатывало двумя волнами жара: одна туго скручивалась внизу ее живота, другая поднималась к щекам. Оливия едва могла различить два этих ощущения. — Я…

— Идеальная.

На самом деле, он сказал это не ей. Скорее себе, удивляясь тому, как легко кончик его пальца погрузился между складками, раздвигая их и скользя вперед и назад. Оливия не запрокинула голову и не закрыла глаза, потому что наслаждение струилось, растягиваясь, пронзало ее, и она не могла, не могла…

— Ты такая красивая. — Слова прозвучали приглушенно, сорвавшись невольно у него с языка. Как будто он не собирался произносить их. — Можно?

Ей понадобилось несколько мгновений, чтобы понять, что он имел в виду свой средний палец, то, как он кружил и постукивал по ее плоти. Слегка надавливая на вход. Уже такой мокрый.

Оливия застонала.

— Да. Все что угодно. — Дыхание у нее перехватывало.

Адам в знак благодарности лизнул ее сосок и толкнулся внутрь. Или, по крайней мере, попытался. Оливия зашипела, и Адам тоже, с приглушенным хриплым «черт».

У него были большие пальцы, должно быть, дело заключалось в этом. Первый сустав был уже слишком глубоко, вызывал щемящую боль и ощущение мокрой некомфортной наполненности. Она поерзала на пятках, пытаясь приспособиться и освободить место, затем поерзала еще немного, и наконец ему пришлось другой рукой схватить ее за бедро, чтобы удержать на месте. Оливия держалась за его плечи, его кожа под ее ладонями была скользкой от пота и обжигающе горячей.

— Тсс.

Его большой палец погладил ее, и она всхлипнула.

— Все в порядке. Расслабься.

Невозможно. Хотя, если быть честной, ощущения от того, как его палец изгибается внутри нее, уже становились приятнее. Было уже не так больно, и, может быть, она даже стала еще более влажной, и, если бы он коснулся ее там… Ее голова откинулась назад. Она стиснула его плечи ногтями.

— Тут? Хорошая точка?