Гитлер и Габсбурги

Смерть эрцгерцога Франца-Фердинанда сокрушила партию мира, которую он возглавлял, и отдала все карты в руки партии войны, которой он противостоял. Политические и военные ястребы Австрии не мешкая воспользовались его убийством и развязали войну, которой он так не хотел. После смерти эрцгерцога даже многие из самых верных его сторонников поддались урагану эмоций.

23 июля 1914 г. граф Альфонс Клари писал Дейзи, принцессе Плесской:

Мы проводим ужасные дни в тягостном ожидании, и никто не знает, чего именно мы ждем. Я надеюсь – войны, потому что нельзя дольше жить с этим абсцессом в боку, который все растет и отравляет нам день за днем; лучше вскрыть его теперь, немедля, а там посмотрим, сумеем ли мы пережить операцию… Говорить о будущем, кажется, слишком рано сейчас, потому что и в нашей стране, и, похоже, во всей Европе оно буквально висит на волоске… Мы потеряли великого руководителя, человека мира. Вслед за ним придет человек войны[373].

В тот день, когда Клари писал это, посол Австрии предъявил Сербии ультиматум – родная страна Франца-Фердинанда бросала обвинение убийцам. Расчет делался скорее на военный, чем на дипломатический ответ. Среди требований были закрытие сербских газет, недружественных монархии Габсбургов, смещение и арест политических и военных руководителей, враждебных Австрии, фактический запрет независимого юридического расследования убийства, прекращение деятельности всех клубов, организаций, групп, заклейменных Веной «террористическими»[374].

Один молодой английский политик, узнав о содержании ультиматума, сказал жене, что «столь наглых документов такого рода еще никто не создавал… Не понимаю, неужели эти глупцы – короли с императорами – не могут собраться, проявить государственный ум и спасти мир от ада; но нет, все мы впадаем в какое-то тупое оцепенение»[375]. Политика звали Уинстон Черчилль.

У дочери Франца-Фердинанда, принцессы Софии Гогенберг, перед предъявлением ультиматума был день рождения. До конца жизни она не помнила, как встретила свою очередную годовщину. Через четыре дня, месяц спустя после убийства в Сараево, Франц-Иосиф объявил Сербии войну[376]. Он не желал вооруженного конфликта, но еще сильнее не хотел терять лицо. Без Франца-Фердинанда ему не хватило решимости, и он поддержал человека, которого презирал, и развязал войну, которой опасался. Победителем вышел генерал Конрад фон Гетцендорф и его партия.

Германский кайзер Вильгельм II уверенно предсказывал: «Царь не встанет на сторону убийц монархов»[377]. Он ошибся. Как и опасался Франц-Фердинанд, Россия немедленно поднялась на защиту Сербии. Лев Троцкий, живший тогда в Вене, потом описал, что творилось в тот день на улицах столицы империи Габсбургов:

Я ходил по главным улицам знакомого города и на великолепной Рингштрассе наблюдал необыкновенно большое скопление народа… В людях пылала надежда… Началось нечто совсем новое, неординарное. Будущее сулило перемены. Вот только какие – к лучшему или к худшему?[378]

Империя Габсбургов и Германия оказались в состоянии войны с Сербией и Россией. Как человек, русский царь Николай II искренне страдал; отдавая приказ о мобилизации, он сказал своему правительству: «Подумайте об ответственности, которую вы советуете мне принять! Подумайте о том, что дело идет о посылке тысяч и тысяч людей на смерть!»[379][380] Император Германии Вильгельм II отозвался о своем кузене-царе: «Царь не предатель, но он слабый человек. Слабость – не предательство, но выполняет все его функции»[381]. Он мог сказать это и о себе.

Объявление войны Австро-Венгрия сделала на пятнадцати языках, лишний раз подчеркнув многонациональность своей армии. Союзная России Франция быстро объявила войну Германии. За ней то же самое сделала Англия, и, естественно, ее колонии по всему миру. Первая мировая война началась. Адольф Гитлер жил тогда в Мюнхене и потом вспоминал, что его охватил бурный энтузиазм. Пять лет он старательно уклонялся от службы в австрийской армии, но теперь немедленно пошел в армию Баварии.

Тем временем в семье Габсбургов разворачивалась война другого рода – за будущее сирот Франца-Фердинанда. Генриетта Хотек, их незамужняя тетка, переехала в Конопиште, к детям. Граф Ярослав Тун, муж другой тетки, Марии Хотек, предложил взять на себя их юридические и финансовые дела. Управляющий поместьем их отца Франц Яначек продолжал вести хозяйство в Конопиште. Но кредиторы тут же начали требовать заплатить все долги эрцгерцога. Деньги быстро стали проблемой[382].