Гитлер и Габсбурги

Заручившись поддержкой канцлера Шушнига и Бенито Муссолини, Максимилиан удвоил усилия по возврату своего двоюродного брата на трон Австрии, а может быть, и Венгрии. 28 октября 1934 г. редакционная статья в New York Times вышла под заголовком «Реставрация Габсбургов в течение года – решенный вопрос». Граф Антон Шиграи, лидер венгерских монархистов, говорил в конфиденциальной беседе: «Реставрация Габсбургов вышла из области теории и стала насущным вопросом практической политики… Только великое государство, где различные расы живут в равенстве, дает возможность мира; и только институт монархии может гарантировать, что этот мир будет вечным»[539].

Ноябрьская статья в New York Times и ее заголовок запечатлели быстрое развитие событий: «Вена празднует день рождения Отто – Монархисты служат обедни в честь “императора” – Муссолини, очевидно, одобряет реставрацию».

Двадцать второй день рождения эрцгерцога Отто монархисты Вены отпраздновали с невиданным доселе размахом… В торжественном собрании… участвовало свыше двух тысяч человек, в том числе жена канцлера Курта Шушнига, а его председателем был герцог Макс Гогенберг. Герцог сказал: «…Недалеко то время, когда эрцгерцог Отто вернется в свою страну…» Барон Виснер заявил: «Одним из величайших триумфов легитимности стало одобрение реставрации премьером Муссолини, что подтверждается заявлением, напечатанным в основанной им газете Popolo d’Italia»[540].

Максимилиан еще раз обратился к семи тысячам монархистов, дал интервью Англо-американской ассоциации прессы. Тысячам людей пришлось отказать за недостатком места. Двести тысяч австрийцев прислали поздравления молодому наследнику престола Габсбургов. В тот же вечер бывший фельдмаршал в форме Императорской армии обратился к евреям – ветеранам войны, которые чествовали Отто в синагоге Вены. Новости из Германии добавляли празднествам размаха. Там со всех военных памятников убирали еврейские фамилии[541].

Летом следующего года австрийский парламент принял закон о частичном возврате собственности Габсбургов, конфискованной у них в 1919 г. В переговорах об этом интересы своих родственников представлял Максимилиан Гогенберг. Дворцы Хофбург и Шенбрунн остались в собственности государства, но остальные дома и поместья возвращались семье[542]. Адольф Гитлер и многие другие внимательно следили за Максом в полной уверенности, что он законным путем ведет дело к возвращению Отто. Министр иностранных дел Австрии отвечал критикам: «Закон о восстановлении права собственности Габсбургов стал всего лишь актом справедливости и никак не связан с вопросом реставрации монархии»[543]. Ему мало кто верил и в Берлине, и в Вене. В ноябре того же года в Греции прошел плебисцит о возращении монархии, и «за» высказалось подавляющее большинство: 1 491 992 человека против 43 454[544].

Закон, о котором вел переговоры Макс, позволял Габсбургам «вернуться в Австрию в качестве частных лиц»[545]. Многие воспользовались этой возможностью, но только не Отто и не бывшая императрица Зита. Они дожидались особого приглашения. Шушниг дважды тайно встречался с Отто во Франции и недвусмысленно обещал «провести реставрацию как можно скорее в будущем году… даже если это в конце концов приведет к серьезным осложнениям в Европе»[546]. Он добавил, что на любую попытку Германии аннексировать Австрию страна ответит силой[547].

Впоследствии Отто писал о роли своего родственника в тех событиях:

Основной фигурой был Макс Гогенберг. Он развил бурную деятельность, проводил встречу за встречей, часто навещал нас. Он был одним из наших главных связующих звеньев с правительством, особенно при обсуждении возможности моего возвращения в Австрию. Он был безусловно предан, был прекрасным оратором, умел сводить между собой даже заклятых врагов[548].

Зимой 1935/36 года туристическая и лыжная индустрия страны страдала от недостатка снега и отсутствия принца Уэльского. В начале 1936 г. умирал британский король Георг V, и Эдуард отменил свой отдых в Австрии. Многие ожидали, что популярный принц вот-вот станет еще более популярным монархом. А король Георг испытывал в этом сомнения даже на смертном одре и печально предсказывал: «Меня не станет, и мальчик через год себя погубит»[549].