ГИТЛЕР, Inc.

Несмотря на то что биографы Нормана в один голос на все лады пересказывают истории о том, что «в его лице прогляды­вал трезвый расчет... что это персонаж с тысячью масок, кото­рые он надевал в зависимости от обстоятельств» (130), читате­ли так и не узнавали, по каким выдающимся случаям Норман демонстрировал свои незаурядные актерские способности и ус­траивал театральные жесты. У нас есть все основания пола­гать, что в мае 1927 года наступил один из таких выдающихся случаев.

Разыграв невыразимую печаль по поводу превращения полу­тора миллионов французских фунтов в золото, последовавше­го 19 мая 1927 года, Норман неделю спустя поспешил в Париж в сопровождении помощника, чтобы поспорить с Моро. По­следний раздраженно перефразировал свои аргументы против спекуляции и просто уперся, сказав Норману, что Франция иг­рает по всем правилам и что такая конверсия (фунта в золо­то) — это самое меньшее, чего может ожидать Британия после имперского возвращения к золотому стандарту два года тому назад: Лондон, поучал англичанина Моро, должен теперь повы­сить процентную ставку, чтобы защитить свое золото. Норман возражал, что эта мера может вызвать в обществе взрыв него­дования (131). Британский управляющий принялся объяснять, что лондонский денежный рынок — это высокоточный меха­низм, великолепно приспособленный для смазки британской экономики; любая порча этого механизма будет непоправимой; любое противоправное и непропорциональное извлечение зо­лота из Лондонского банка грозит опрокинуть всю систему. Бо­лее того, продолжал Норман, никто не может точно устано­вить источник спекуляции; спекулянты безлики: Париж сейчас обладает неограниченной властью над Лондоном, заявил Нор­ман, но Лондон не имеет никакой власти над третьими сторо­нами. И, наконец, при таких высоких процентных ставках Па­рижа и при устойчивой привлекательности франка приток капитала во Францию просто не остановим. Париж, заключил Норман, должен снизить процентную ставку (132).

Такая умная позиция Нормана, призванная преисполнить уп­равляющего Французским банком чувством собственной значи­мости и подкрепить вновь обретенное Францией ощущение фи­нансового успеха, оказалась сильной и эффективной. Он сказал Моро, что Британия всецело зависит от милости Франции. Это была неправда; впрочем, во всем этом действе ее вообще не бы­ло ни грана.

Официально в мае между Францией и Британией возникла безвыходная ситуация; ни одна из сторон не соглашалась изме­нять процентную ставку, хотя стороны и подписали своего рода перемирие, которым Моро, введенный в заблуждение, на время обязался воздерживаться от требований конвертировать фунты в золото и, таким образом, от вывоза золота из Лондона. Тогда Моро обратил свои требования к Нью-Йорку, в то время как рас­четливый Норман символически поднял ставку на одну восьмую процента для некоторых несущественных краткосрочных кре­дитов: «Мне вовсе не следует желать втаптывать фунт стерлин­гов в грязь, — злорадно записал в своем дневнике упорствовав­ший Моро, — это может навлечь на нас справедливые упреки со стороны Бена Стронга и американцев» (133). Англичанин обвел француза вокруг пальца.

С самого начала Норман весьма обдуманно и расчетливо опе­рировал «весьма скудным золотым резервом», то есть с «покры­тием», редко превосходившим 2-3 процента от общей денеж­ной массы в стране (134). При такой тонкой золотой прослойке любой приход денежной массы в значительных количествах, как, например, возвращение французских капиталов, которую потребуют возместить — по крайней мере частично — золотом, могло потрясти систему. Но это и был тот эффект, на который Норман рассчитывал внезапным прекращением движения французских денег в Лондон. Именно он, Норман, поощрял спекуляцию франком; помимо этого, он не испытывал ни ма­лейшей неловкости по поводу миллиона двухсот тысяч безра­ботных у себя дома, при необходимости он без колебаний под­нимал банковскую ставку до 7 процентов: он не боялся никакого мятежа. Из всего сказанного следует, что своим маневром он был намерен добиться чего-то совершенно иного.

Каким-то непостижимым образом он умел подбирать множе­ство самых разнообразных людей и заставлял их делать то, чего хотел он, даже если они сами не желали этого делать... Он мог из ничего мобилизовать целую армию, что он время от времени и делал (135).