ГИТЛЕР, Inc.

Политика «исполнения» умерла вместе с Ратенау; кабинет Вирта пал в ноябре 1922 года, и ему на смену пришло первое од­нородное «капиталистическое правительство» (135), возглавля­емое директором крупной судовой компании Вильгельмом Куно. Когда французы вторглись в Рур, Куно провозгласил новый курс Веймарской республики, названный им «пассивным сопротивле­нием»: прозвучал призыв не подчиняться незаконным требова­ниям союзников. Французы применяли силу, провоцировали и принуждали. Для помощи бастующим шахтерам правительство начало выпуск специальных денег. В 1923 году одно яйцо стоило уже 8 миллионов марок, а людей стали хоронить не в деревянных гробах, а в картонных мешках (136). Безработица утроилась, сви­репствовал разгул проституции, плохое питание в трущобах при­водило к врожденным уродствам; согласно скрупулезной государ­ственной статистике дети рабочего класса находились в жалком и плачевном состоянии. Националисты возгорались. Впервые с 1919 года народ сплотился вокруг республики, несмотря на то что Гитлер и его нацисты призывали бойкотировать всеобщую забастовку. «Наш главный враг сейчас — Веймар, — кипятился Гит­лер, — а не Франция!» Как бы то ни было, бесчисленные акты саботажа, осуществляемого разрозненными группками отчаявших­ся патриотов — 400 из них были казнены, 300 человек самими немцами, — едва ли нанесли ущерб французским реквизициям: са­ми рурские промышленники, боясь потерять контроль над рын­ком, гарантировали поставки угля. На рассвете рабочие поднима­лись и шли в шахты добывать уголь; добычу сваливали в огромные курганы, которые в сумерках увозили во Францию.

Такая вот политика «пассивного сопротивления», которая наря­ду с полным коллапсом марки в конце 1923 года ознаменовалась катастрофическим крахом кабинета Куно и окончанием судорож­ной преамбулы Веймарской республики (137).

Как могло случиться, что доллар к ноябрю 1923 года стал сто­ить 4,2 триллиона марок? С тех пор были выдвинуты два объяс­нения этому факту: обвинительное и оправдательное. Англо-­американский обвинительный тезис вкратце сводился к тому, что немцы решили мошенническим путем уклониться от репа­раций, безудержно печатая бумажные деньги; согласно же не­мецкому оправдательному тезису, репарационный гнет, нало­женный Версальским договором, вынудил власти рейха всеми доступными способами изыскивать иностранную валюту, ку­пить которую можно было только за счет истощения запасов драгоценных металлов и прогрессирующего удешевления мар­ки. Утечка рейхсмарки за границу, утверждали немцы, удорожа­ет импорт и, следовательно, приводит к повышению цен: повсе­местный рост цен давит на заработную плату и оклады и вынуждает правительство приспосабливаться к ситуации, сти­мулируя краткосрочные кредиты под высокие проценты, что требовало еще большего увеличения массы платежных средств. Выражаясь словами управляющего Рейхсбанком Хафенштейна:

Фундаментальная причина заключается в безудержном росте текущего (краткосрочного) долга и его превращение в сред­ство платежа за счет дисконтирования казначейских и бан­ковских билетов. Причина такого роста коренится, с одной стороны, в непомерном бремени репараций и в отсутствии достаточных источников дохода для формирования сбалан­сированного государственного бюджета — с другой... Рейх должен каким-то образом существовать, и реальный отказ от дисконтирования и удешевления валюты перед лицом задач, поставленных бюджетом... неизбежно привел бы к хаосу (138).

Британский тезис, если рассмотреть его более подробно, при­писывал каждый взлет внутренних цен и падение марки на мировых рынках раздутым краткосрочным заимствованиям го­сударства, которые, согласно опубликованным отчетам, дейст­вительно стремительно росли за трехлетний период с 1920-го но 1923 год. То, что общество не желало одалживать государст­ву, последнее получало из Центрального банка, который «дисконтировал», то есть авансировал наличность, обеспеченную казначейскими билетами: каждое такое авансирование соот­ветствовало впрыскиванию ликвидности в экономику. Каждый раз, когда банк покупал правительственные облигации, он «трансформировал» эти облигации в «деньги»: отчасти в виде чеков, отчасти же в виде наличности — банковских билетов и звонкой монеты, которые государство же печатало и чекани­ло по заказу все того же Центрального банка. До середины 1922 года общество и рейхсбанк покрывали по половине расхо­дов рейха.

Вот как британский посол в Берлине лорд д'Эбернон описы­вал политику рейхсбанка:

[Управляющий Рейхсбанком] Хафенштейн... хотя он честен и прям, отличается невежеством и упрямством... Хафен­штейн, очевидно, считает, что падение германской валюты никак не связано с гигантским ростом массы бумажных де­нег, и приводит в действие печатный станок, не сознавая ка­тастрофические последствия таких действий (139).