ГИТЛЕР, Inc.

«Здесь невозможно дышать! — с душевной болью говорил бывший военно-морской офицер, двадцатичетырехлетний ветеран бригады Эрхардта Эрвин Керн своим товарищам — Эрнсту фон Саломону и Герману Фишеру.— Мы, и никто другой должны проткнуть плотную корку, чтобы впустить хоть немно­го воздуха в нашу затхлую немецкую атмосферу!» (113) Фон Саломон переживет всех, чтобы рассказать легенду об этих Geachteten («отверженных») в своей одноименной книге, ставшей одним из священных текстов германских «новых пра­вых». «9 ноября, — кричал Керн, — я все равно что пустил себе пулю в лоб! Я уже мертв... высшая сила требует разрушения, и я разрушаю... У меня нет иного выбора — я должен пожертво­вать себя моей прекрасной и беспощадной судьбе» (114). Речь шла о Ратенау?

Ратенау начал «активную политику» исполнения; он стал «мостом»: мостом между еврейством, каковое Ратенау описывал как «темное, малодушное церебральное племя» своих предков (116), и светловолосыми, бесстрашными арийцами, которых он просто обожал. Он был корпоративным отпрыском, желавшим обложить налогами капитал и уничтожить страдания; экономи­стом, жаждавшим теократии; технократом, мечтавшим о комму­не. Ратенау, жаловался фон Саломон, был одновременно слиш­ком велик и слишком мелок, «и тем и другим вместе», так же как и его книга «О грядущем», которую прочли все «Отверженные» и нашли, что в ней не хватает «динамита»: на их взгляд, Ратенау пытался направить Германию по пути, не отвечавшему ее внут­ренней сущности (116).

Убийство было назначено на 24 июня 1922 года.

Фон Саломон, учитывая его молодость — ему было в то время всего девятнадцать, — не был в числе непосредственных испол­нителей, но на всякий случай спросил Керна, что говорить в по­лиции, если арестуют всю группу. «Говори что хочешь, — ответил Керн, — скажи, что Ратенау был одним из сионских мудрецов, или еще какую-нибудь глупость... Они все равно никогда не пой­мут, что движет нами» (117).

Тем временем и на политической арене Ратенау, так же как до него Эрцбергер, был отдан на заклание гневу правых радика­лов. Ярый националист Гельфрейх опять, не удовлетворившись смертью одного Эрцбергера, принялся выступать с теми же об­винениями, но на этот раз в адрес Ратенау.

Так же как сербские националисты, немецкие «отвержен­ные» устроили засаду и принялись поджидать в ней приближе­ния лимузина министра. Когда показалась машина, Керн неожи­данно выскочил из укрытия и выпустил точно в цель все девять пуль обоймы. Фишер швырнул гранату. Было видно, как Ратенау взлетел на воздух. Оставшийся в живых шофер нажал на газ и доставил патрона домой, где вызванный врач констатировал смерть (118).

Марка начала стремительно падать: от 370 марок за один дол­лар в июне до 1175 в августе 1922 года.

После бешеной погони двое молодых убийц забаррикадиро­вались на верхнем этаже старого замка Заалек и оказали упор­ное сопротивление осаждавшим их полицейским. В завязав­шейся перестрелке Керн был убит — пуля попала ему в висок, а Фишер, положив тело товарища на носилки, высунулся в ок­но, выкрикнул последнее «Hoch!» вождю Эрхардту и выстре­лил себе в голову (119). На суде сообщники Керна механически называли в качестве причины убийства ту самую «глупость» о том, что Ратенау действительно был одним из трехсот сион­ских мудрецов, готовивших заговор с целью захвата мирового господства.

Все эти смертельно опасные юнцы были вооружены и непло­хо финансировались, а нити от всех политических убийств того времени, включая покушения на Эрцбергера и Ратенау, тянулись к тщательно законспирированному руководству тайной ОС (Organisation Consul, неформальной группе телохраните­лей Эрхардта). На эту тему была масса спекуляций, но доказа­тельства оказались весьма скудными. К примеру, командир Доб­ровольческого корпуса Эрхардт отрицал причастность своих людей к убийству Эрцбергера, хотя и не отмежевался полно­стью от мальчиков, расстрелявших Ратенау.

Впрочем, судебные решения в данном случае не имели ника­кого значения; все интуитивно чувствовали, что «мальчики» бы­ли manus longus немецкой праворадикальной реакции: Эрцбер­гер, Ратенау и многие другие были всего лишь побочными жертвами ужасающей братоубийственной вражды,.устроенной британцами, загнавшими династический рейх в прокрустово ложе бутафорской республики. Именно Британия заставила Германию играть в парламентскую игру, ожидая, когда реакция попытается в надлежащее время взять реванш. Эти смерти, как и другие бесчисленные катастрофы, поражавшие Германию в период между двумя войнами, были следствием этого извра­щенного плана.

Писатель Эрнст Юнгер, растягивая на свой нижнесаксон­ский манер гласные, спросил фон Саломона: «Почему у вас не хватило мужества признаться в том, что вы убили Ратенау только за то, что он еврей?» Фон Саломон ответил: «Потому что его убили не за это» (120).