Совершенно иначе Геббельс прокомментировал результаты голосования с результатом 98,8 %, которое Гитлер провел 29 марта 1936 г. после вторжения в Рейнскую демилитаризованную зону: «В полдень [у] фюрера. Мы все сгораем от напряжения. <…> Первые результаты. Трудно поверить. Снова и снова. Я направляюсь в министерство. Тенденция сохраняется. Я пока задерживаю публикацию. Триумф за триумфом. И вот уже как град сыплются вести об одержанной победе. Непрерывно. <…> Народ встал. Фюрер сплотил нацию. На такое мы не надеялись в наших самых смелых мечтах. Мы все словно оглушены. Фюрер совершенно спокоен и молчалив. Он просто кладет мне руки на плечи. У него совсем мокрые глаза. Он безмерно счастлив»[1698].
Отчеты о настроениях от службы безопасности СД и других органов свидетельствуют о том, что результаты общенародного референдума действительно отражали настроения среди населения. Конечно, было бы упрощением оценивать их преимущественно как результат фальсификации выборов и манипуляций.
По мнению Гитлера, диктатура и демократия были лишь кажущимся противоречием, поскольку диктатура или авторитарное государство лучше всего были якобы способны реализовать «истинное народовластие». Таким образом Гитлер, с одной стороны, отвергал парламентскую демократию, однако одновременно он претендовал для себя на то, чтобы не просто только упразднить демократию, а сохранить ее в более высокой форме. Этот важный для политического самопонимания Гитлера элемент, который уже сыграл определенную роль в его речах и беседах на стадии борьбы, будет представлен в следующем виде: «А что такое народовластие в высшем смысле этого слова?» — спросил он в речи 9 июня 1927 г. «Народовластие», говорится в определении Гитлера, «это система, которая всем в совокупности приносит наибольшую пользу. Я не буду выдвигать некий принцип [имеется в виду «принцип большинства». —
6 марта 1929 г. Гитлер заявил, что демократии ни в коем случае нельзя противопоставлять аристократию по праву рождения, «а только аристократию по праву разума, гениальности и решимости! Если сегодня какой-нибудь коммунист выйдет ко мне лицом к лицу и скажет: вы против демократии, против власти народа — нет, я не против власти народа, я только против власти отборных экземпляров глупости народа; вот и все; ибо я протестую против того, что представительство нации должно выказываться только в глупости, и я твердо придерживаюсь мнения, что единственное истинное представительство нации заключается в гениальности, в ее смелости, в превосходстве разума. Ставьте лучших из народа во главу и подчините их правлению народ! До тех пор пока люди склоняются перед чернью, правит не народ, а подонки, правит не то, что из-за своей весомой ценности опускается вниз, а то, что из-за своей малоценности плавает поверху и нахально пускает пузыри. Это единственное возражение против демократии, имеющее обоснование»[1701].
В нескольких беседах, которые Вагенер вел в 1930 или в начале 1931 г. с Гитлером, тот изложил свой тезис о противоречивой тождественности демократии и принципа фюрерства. «Слово „демократия“, — сказал Гитлер в беседе с Грегором Штрассером и Вагенером летом 1930 г., — парламентарии узурпировали для себя и высказывают претензию на то, чтобы отождествлять парламентаризм и демократию. Но я не вижу в чистом парламентаризме ни правильной формы, ни в парламентариях подходящих людей для того, чтобы действительно представлять народ и править им. Истинное самоуправление народа, которое для меня является глубочайшим смыслом демократии, безусловно не может быть достигнуто путем чистого парламентаризма, а только путем организации самоуправления, в котором на вершину должны подниматься лучшие и наиболее подходящие»[1702].