Гитлер на тысячу лет

На правом фланге именно мы, переправившись через Дон, вышли к озёрам Маныча, которые ночами, благодаря причудливой игре лунного света на поверхности воды, напоминали поля, усыпанные миллионами призрачных ромашек. Верблюды вздымали свои облезлые горбы, стертые как старая кожа. Облако пыли длиной в десятки километров тянулось за танковыми колоннами, за которыми двигались тысячи молодых пехотинцев с горлом нараспашку, распевающих во всё горло под лучами жгучего летнего солнца. В начале августа на другом берегу стремительных вод реки Кубани нашему взору открылись ослепительные гигантские пики Кавказских гор, с белоснежными вершинами, сверкающими как хрусталь. На лесных прогалинах, перед деревянными хижинами на сваях — для защиты от волков зимой — армянки доили огромных буйволиц, с шеями, свисающими серыми складками как боа. Мы продвинулись более чем на тысячу километров! Мы достигли границ Азии! Кто мог нас остановить?

Однако, на самом деле, мы не достигли ничего, поскольку, хотя мы и захватили землю, мы не сумели схватить за шиворот противника. Он ускользнул прежде, чем мы смогли взять его в окружение. Он испарился. Нам даже казалось, что его больше нет. Он объявился только тогда, когда мы оказались в ужасной дали от наших баз, почти достигнув конца нашего похода со значительными потерями — большое число раненных, искалеченных, больных дизентерией пришлось оставить по дороге. Лето кончалось. И только тогда, когда заморосили первые проливные осенние дожди, появились русские. Трагедия русской зимы должна была повториться во второй раз? И мы опять должны были всё потерять?

Осознав наконец, что мясорубка, подобная 1941 г., приведёт его к окончательному поражению, Сталин серьезно позаботился о том, чтобы его войска больше не попадали в ловушку. Ему было лучше потерять тысячу километров, чем пять миллионов людей, как в прошлом году. На войне пространство подобно гармони. Оно растягивается и сжимается.

Нам удалось захватить лишь золотистый воздух лета и голую землю. Рельсы железных дорог были разобраны на каждом участке в десять метров. С заводов было эвакуировано всё оборудование вплоть до последнего станка и последнего болта. Повсюду горели угольные шахты, причудливые всполохи пламени сводили с ума наших лошадей. В деревнях остались только согбенные от возраста старики, набожные и простодушные крестьянки, да пара светловолосых карапузов, играющих возле деревянных колодцев. На городских и сельских площадях нас встречали только ужасные статуи, всё время одни и те же, сделанные из бетона — Ленин с азиатским прищуром глаз, одетый как мелкий буржуа, да грудастая спортсменка с массивными бёдрами — два бетонных истукана.

С серьёзным сопротивлением мы столкнулись только гораздо позднее, как раз в тот момент, когда понадобилось отстоять завоеванное, овладеть нефтяными скважинами у персидской границы — подлинной целью нашего наступления на юг — в то время как Паулюс должен был окончательно отбросить русских на другой берег Волги, ставший границей Европы. Но и там советские войска внезапно упёрлись.

В эти последние недели, когда мы впервые почувствовали, что победа, то есть Россия, ускользает из наших рук, мною, как и многими другими, нередко овладевали приступы отчаяния. В ста километрах от турецкой Азии мы достигли высоких диких гор, неизведанных дубрав, сквозь которые можно было пробраться только с топориком, полных препятствий и затопленных осенними дождями. Танки остановились. Даже звери не могли пробраться сквозь чащу и околевали от голода под резкими ударами шквалистого ветра. Мы с огромным трудом пробирались сквозь этот насыщенный влагой лес, с вековыми деревьями, продираясь сквозь густые колючие кусты дикого терновника. Здесь царили русские, которые вовремя подготовили себе потайные убежища в густых зарослях или наверху в ветвях огромных деревьев. Повсюду они расставили нам сотни незаметных ловушек, из которых обстреливали нас.

Дожди, смешанные с первым снегом, перешли в настоящую бурю. Они разрушили за нашими спинами все переправы, возведённые по дороге. Эти мосты были нашей последней надеждой получить пищу и боеприпасы. Оставшись в одиночестве мы питались жестким мясом лошадей, околевших неделю-две назад, трупы которых приносили бурлящие воды. Ножами мы измельчали их в нечто вроде черноватой кашицы.