«Кто такая эта миссис Льюис?» – спросил Гитлер. Людеке объяснил, что это Дороти Томпсон, корреспондентка, которую приводил к нему Путци. «Ja, ja, теперь припоминаю, – ответил Гитлер. – Опять Ганфштенгль! Он ко мне привел эту женщину…»
Но Гитлера выводы Томпсон скорее позабавили, чем рассердили, – к большому неудовольствию Людеке. На деле же у него были серьезные причины поддерживать любые версии, в которых его угрозу недооценивали: он обычно вел себя соответственно со всеми американцами, которым представлял его Ганфштенгль, пользуясь его американскими, а порой и гарвардскими связями.
Одним из одноклассников и давних гарвардских друзей Ганфштенгля был Ганс фон Кальтенборн, ставший потом знаменитым на всю страну радиокомментатором. Сын немецких эмигрантов, поселившихся в Милуоки, он выучил немецкий еще дома, а в колледже стал вице-президентом Deutscher Verein «Германского Союза», в котором Путци был президентом.
В 1920-х гг. Кальтенборн посетил Европу, и в Германии Ганфштенгль организовал ему несколько встреч с нацистами. Но с Гитлером он не встречался, поскольку редко готов был тратить слишком много времени в ожидании возможности взять интервью. Однако, как вспоминал Кальтенборн, Путци «считал, что любой газетный корреспондент или радиокомментатор должен был готов потратить хотя бы неделю в святой надежде, что Фюрер снизойдет до разговора с ним».
Однако 16 августа 1932 г. во время своего посещения Берлина Кальтенборн получил телеграмму от бывшего одноклассника, находившегося в тот момент в Мюнхене. В телеграмме говорилось, что удалось договориться об интервью на следующий день, место встречи – Берхтесгаден, альпийская резиденция Гитлера. Луи Лохнер, глава берлинского корреспондентского пункта
Путци подвез их всех до Берхтесгадена на машине Гитлера и с его водителем. Прибывшим подали ланч на террасе маленького отеля, пока Путци отправился в «швейцарский домик» Гитлера, как назвал это место Кальтенборн. Виганд настаивал, чтобы ему дали отдельное интервью, – и оба остальных журналиста были очень довольны тем, что Путци удалось это организовать. Еще более довольны они были, когда корреспондент
– Этот человек безнадежен, – сказал он. – С каждой встречей только хуже. От него никакого толку. Задаешь вопрос – он произносит речь. Не поездка, а напрасная трата времени.
Кальтенборн решил учиться на чужих ошибках и попробовать сразу начать спорить с Гитлером по еврейскому вопросу. «В отличие от Лохнера, я не жил в Германии постоянно, и мне не надо было проявлять вежливость, чтобы меня не выслали», – пояснял он позже. Они прошли к домику Гитлера, где их встретил хозяин, одетый во все черное, включая галстук. Невдалеке на ветру колыхалось на веревке белье, развешенное сводной сестрой Гитлера Ангелой, открывался прекрасный вид на баварские Альпы, а несколько нацистских охранников снаружи никак не нарушали «мирную картину», как отмечал Кальтенборн. Но он также почувствовал «скрытую враждебность», когда Путци шепотом сказал Гитлеру, кто пришел.
Как только все сели, Кальтенборн с ходу задал вопрос:
– Почему ваш антисемитизм не предполагает различения евреев, переехавших в Германию в послевоенный период, и многие почтенные еврейские семейства, жившие в Германии поколениями?
– Все евреи – иностранцы, – рявкнул Гитлер. – Кто вы такой, чтобы указывать мне, как поступать с иностранцами? Вы сами не пускаете в свою Америку чужаков, если они не демонстрируют полный кошелек, приличное здоровье и примерное поведение. И вы еще начинаете обсуждать, кого пускать или не пускать в Германию?