Гитлерленд. Третий Рейх глазами обычных туристов

В первые дни работы нового правительства Ганфштенгль много бывал на приемах у дипломатов и журналистов: одних он там очаровывал, в других вызывал отторжение. Мессерсмит вскоре назвал его «придворным шутом», но из тех, что «полагали, что, как подручные Гитлера, носящие его униформу, они имеют право делать что угодно». Поскольку генеральный консул все больше критиковал новый режим, Ганфштенгль выразил свое неудовольствие этим во время обеда в американском посольстве, полагая свои высказывания точным методом поставить оппонента на место.

– О, да, это знаменитый Мессерсмит, который знает все о происходящем и не любит тоже все, – заметил он.

На этом Путци не остановился. Он начал трогать ногу женщины, сидевшей рядом с ним за столом. Как отмечала позже Лилиан Моурер, «я знала, что он падок на женщин и постоянно тянет к ним свои руки». Большая часть гостей сделала вид, что не замечает поведения Путци, но Мессерсмит открыто и резко сделал ему замечание. Генеральный консул с явным удовлетворением отмечал потом, что после этого Путци вел себя «как примерный гость».

Позже Ганфштенгль попытался отомстить, распространяя слухи, что Мессерсмит был евреем. Ту же тактику он уже применял против Эдгара Моурера, когда корреспондент в первые месяцы работы нового правительства начал писать сообщения о нападениях на евреев: он утверждал, что Моурер – «тайный» еврей. Встречаясь с Джеймсом Гровером Макдональдом, прибывшим с визитом главой базировавшейся в Нью-Йорке Ассоциации внешней политики, Путци сказал:

– Конечно же, он еврей и его жена тоже, – а далее назвал и других репортеров, которые, по его словам, были евреями или работали на евреев.

Друг Моурера Никербокер впоследствии слышал, как несколько нацистских руководителей повторяют эту версию.

– Еврей ли Эдгар? Конечно! – ответил он. И затем добавил, напоминая о знаменитом генерале Первой мировой войны, участвовавшем вместе с Гитлером в Пивном путче. – Такой же еврей, как Людендорф!

Подобные стычки неудивительны, если представлять политическую напряженность, наступившую после прихода Гитлера к власти. По версии Путци, Гитлеру сначала Никербокер понравился – не столько репортажами, сколько отличным немецким языком, живой манерой общения и рыжими волосами. Все это потом перестало иметь значение, когда статьи Никербокера стали все сильнее раздражать нацистов. Никербокер в начале 1933 г. писал о всех значительных событиях, включая «величайшее факельное шествие в истории» 30 января, когда Гитлер стал канцлером. «Гитлер стоял у одного окна рейхсканцелярии, Гинденбург – у другого окна, – писал Никербокер. – С восьми вечера до полуночи мимо них прошло тридцать пять тысяч берлинских коричневорубашечников, от их факелов улицы стали похожи на огненные реки. И престарелого президента, и молодого канцлера подсвечивали прожекторы. Весь Берлин словно тянулся к ним и чествовал их, от музыки и возгласов многие суровые тевтоны прослезились».

Сперва представители нового режима обратились к американцам, чтобы их успокоить. «Нацисты не будут пытаться провести свои широко известные демагогические реформы» – так Ялмар Шахт, бывший президент Рейхсбанка, которому вскоре предстояло вернуться на этот пост, говорил за обедом Альфреду Клифорту, первому секретарю посольства. Сэкетт, срок работы которого в Берлине кончался в марте, поначалу верил, что члены правительства действительно разделили между собой обязанности и что нацисты занимаются только «чисто политическими и административными вопросами», а остальные контролируют экономику, финансы и прочие государственные задачи. Он полагал, что вице-канцлер Папен все еще играет значительную роль, равно как и лидер националистической партии Альфред Гугенберг, назначенный министром сельского хозяйства и экономики. Посол описывал его как «практически экономического диктатора».

Но последующие события стремительно развеяли все иллюзии о конкуренции и борьбе за власть. 27 февраля Маринус ван дер Люббе, двадцатичетырехлетний голландец, принадлежавший к молодым коммунистам, поджег Рейхстаг. Сразу возникли подозрения, что поджигатель был «марионеткой нацистов» и что его заслали именно для того, чтобы получить предлог для закручивания гаек. В дальнейшем многие историки сделали вывод, что голландец на самом деле действовал самостоятельно. Как бы то ни было, Гитлер использовал случившееся, чтобы начать гонения на коммунистов и других потенциальных заговорщиков, превращая Германию в абсолютную диктатуру.

Ориентируясь на спешно подготовленный Декрет о защите народа и государства, Гитлер запретил все оппозиционные издания и мероприятия, а также приказал арестовать тысячи коммунистов и социал-демократов, утверждая, что они замышляют новые акции. Отряды штурмовиков бесчинствовали, врывались в дома, вытаскивали оттуда людей, избивали и пытали их. На 5 марта были назначены новые выборы: все происходило так быстро, что оппозиционные партии даже не получили шанса устроить свои кампании.