Гитлерленд. Третий Рейх глазами обычных туристов

Когда гитлеровская партия во времена Великой депрессии вновь стала крепнуть, Бутон сперва скептически отнесся к их перспективам и в 1930 г. писал, что «у них нет шансов стать правящей партией». (В 1935 г. он, наоборот, говорил, что заранее все предвидел, выступая перед своей аудиторией в университете штата Джорджия: «Все последние пять лет существования Республики я раз за разом говорил, что Гитлер и национал-социалисты придут к власти».) Но в марте 1932 г. он отмечал, что уверенно занятое Гитлером на президентских выборах второе место «является настоящим его личным триумфом, которому особенно поражаешься, если знаешь обстоятельства, в которых это было достигнуто». После этого он начал рассказывать о том, что, по его мнению, постоянно упускали его американские коллеги: о методах, применяемых против Гитлера рейхом и местными властями, поскольку эти методы превращают в шутку любые заявления представителей власти о том, что они верят в демократию. Другими словами, для Бутона важно было сообщать из Германии не о жестоких методах и идеологии нацистов, но о попытках Веймарского правительства их обуздать, запрещая выступать на радио, ограничивая деятельность газет партии и не давая их лидерам выступать публично, как это было с Гитлером после его выхода из тюрьмы. Он с презрением отзывался об идее «гитлеровской угрозы», которая «будоражит умы мира в целом и Америки в особенности». Американцы, добавлял он, считали Гитлера «всего лишь бунтарем и мелким демагогом». Цитируя описание Гитлера у Дороти Томпсон, показывающее «прототип Маленького Человека», он заявлял, что весь его богатый опыт жизни в Германии научил его избегать подобных суждений о Гитлере и его последователях, которыми пренебрегали как «странной смесью фанатиков и беспомощных невротиков».

«Я совершенно уверен, что эти самоуверенные критики неправы, – писал он. – Мало у кого из американцев в Германии есть столько друзей и знакомых среди немцев, как у меня». Эти знакомые, добавлял он, – образованные люди, «по большей части ученые, высококвалифицированные профессионалы, высокопоставленные чиновники и так далее». Как минимум 80 % из них, по его словам, голосовали за Гитлера. Из остальных десять процентов отказались голосовать за Гинденбурга, а оставшиеся 10 процентов были евреями.

«Даже некоторые из них проголосовали бы за Гитлера, если бы не антисемитская часть его программы». В конце своей длинной статьи он добавил кое-что, назвав это «еще одним важным фактом». Многие из его немецких друзей были женаты на американках, которые «без исключения поддерживали Гитлера еще более рьяно, чем их мужья-немцы». Он сам интерпретировал это так: «Это – настоящий патриотизм американского толка, благодаря которому марксизм и интернационализм невозможны в нашей стране». Вот что он говорил по сути: немцы поддерживают Гитлера из «патриотических» соображений, и американским читателям лучше не вестись на антинацистские статьи его коллег в американской прессе.

Часть его коллег сделала свои выводы относительно причин такой позиции Бутона. Лохнер из Associated Press писал 11 декабря 1932 г. своей дочери Бетти, учившейся в Чикагском университете, рассказывая об инциденте с фотографом канцлера фон Папена и несколькими журналистами, включая Лохнера и Бутона. Инцидент попал в нацистскую газету Illustrierter Beobachter с заголовком: «Von Papen und die jüdische Weltpresse» («Фон Папен и еврейская мировая пресса»). «Что они определили меня как принадлежащего к Избранному Народу, не слишком важно. Гораздо большей проблемой стало то, что Майлза Бутона – который сам был рьяным нацистом – они назвали “Салли Бутон-Кнопф”. Вся американская колония смеялась над этим», – писал Лохнер.

Лохнер пояснял, что нацистская публикация интерпретировала первое имя Бутона как «Салли», поскольку «это было любимое еврейское имя», и что они перевели фамилию Бутона на немецкий, получив «Кнопф» («пуговица»), написав перевод через дефис к самой фамилии. «Майлз до потолка взлетел, – не без злорадства отмечал Лохнер. – Он был в бешенстве, тем более что перед тем он путешествовал вместе с Гитлером на самолете. Мы оба протестовали не из-за того, что нас назвали евреями – у нас у обоих есть друзья-евреи, мы не антисемиты, – но из-за того, что в рамках идеологии нацизма нас называли евреями именно для того, чтобы оскорбить».

Лохнер сообщал, что слышал, будто Гитлер возмутился такой выходкой нацистской газеты, и несколько лидеров партии связались с ним и сообщили, что им «стыдно», что кто-то из их лагеря сыграл такую злую шутку. Лохнер написал редактору еженедельника, требуя опубликовать опровержение. «Тот так и сделал – но с формулировкой, после которой читатели подумали, что мы возражаем против того, что нас назвали евреями, – а мы возражали против того, чтобы нацисты оскорбляли евреев», – объяснял он дочери. Тем не менее Лохнеру понравилось, как нацисты раздразнили Бутона. «Мы отлично повеселились», – написал он в заключение.

* * *