ГКЧП. Был ли шанс?

Да, в соответствии со ст. 139 УПК РСФСР, материалы следствия могут быть преданы гласности с разрешения следователя или прокурора. Но Степанков и Лисов забывают, что есть и ст. 13 того же кодекса, где сказано: «Никто не может быть признан виновным в совершении преступления… иначе, как по приговору суда и в соответствии с законом».

Спрашивается: кто же дал прокурорам, высоким должностным лицам, которым государство платит зарплату за выполнение функций контроля за соблюдением законодательства, право решать за суд: виновен я или нет? Или оговаривать (предлагать)… сроки заключения?

Нас это не удивляет, ибо генпрокурор узурпировал в «деле ГКЧП» все и вся, выступая един в пяти лицах, — возбудил дело, арестовал «заговорщиков», взялся надзирать за ходом процесса, руководит следствием, подменяя суд, и определяет наказание. Я думаю, что, используя правовой хаос, игнорируя профессиональную этику, Валентин Степанков с замом решили просто подзаработать. А одновременно — выполнить политический заказ организаторов «дела ГКЧП»: сформировать определенное общественное мнение, оказать прямое давление на людей в судебных мантиях в предстоящем политическом шоу.

В-третьих, я приехал в Москву действительно 18 августа, но вовсе не с целью «вступить» в ГКЧП, о чем я так же, как и вы, узнал 19 августа 1991 года. Мне было необходимо встретиться с премьер-министром СССР Валентином Павловым по поводу подготовки и проведения Всесоюзного собрания директоров (11–12 сентября в г. Свердловске), работы госпредприятий в 1992 году.

Сначала я собирался лететь в столицу 20 августа, но узнал, что Павлов изменил сроки выезда в командировку (Кузбасс, Казахстан) именно на этот день. Я, разумеется, отправился пораньше, в воскресенье, чтобы утром в понедельник, 19-го, попасть на прием к Павлову, а вечером возвратиться домой.

Что касается домыслов Степанкова, то возникает законный вопрос: если меня и Василия Стародубцева предполагалось заранее ввести в ГКЧП СССР, то почему руководство страны не вызвало нас на известное совещание 18 августа, как, например, Лукьянова и Бессмертных, которых спешно доставили авиацией из Валдая и Минска?

В-четвертых, в материалах дела нет сведений о том, кто и когда предложил ввести меня и Стародубцева в состав ГКЧП. Ясно другое: нас туда засунули (в духе старых традиций) как представителей общественных организаций — видимо, для «веса», придания Комитету определенного демократического фона.

Другой вопрос: а почему мы не отказались участвовать в работе ГКЧП? Это интересует и следствие. По существу, мы со Стародубцевым не являлись членами Комитета, поскольку никто не освободил нас от прежних должностей и обязанностей, то есть мы были временными «фигурами», без каких-либо властных полномочий и государственных портфелей.

Кроме того, в соответствии с КЗоТом вице-президент и премьер-министр страны имели право привлекать нас временно к работе Комитета и без нашего согласия. А меня — тем более, так как я являлся генеральным директором крупного производственного объединения, имевшего контракт с правительством СССР. При невыполнении его условий Павлов имел полное право расторгнуть контракт, уволить меня с работы.

В-пятых, Президентом СССР, Советом министров я постоянно привлекался в различные комитеты, комиссии, выполнял те или иные поручения. И вот меня вводят в состав еще одного органа — это не вызвало у меня какого-либо недоумения. Я не мог не поверить, в отличие от других, и в болезнь Михаила Горбачева. Ведь он мне лично в перерыве заседания правительства СССР 3 августа 1991 года, а затем за неделю до разыгравшихся событий сообщал, что чувствует себя очень плохо.

Или говорят, что чрезвычайное положение в отдельных регионах страны, которое было введено без ведома Горбачева, незаконно. Как же так? Я собственными ушами, неоднократно, из уст самого президента слышал, что если нужны чрезвычайные меры, то на это надо идти. О ЧП твердилось в печати, в Верховном Совете СССР, на любом, образно говоря, перекрестке. Почему же этот вопрос должен был мне показаться тревожным, не отвечающим ситуации в Союзе?

Добавлю, что проблему чрезвычайного положения готовилась обсудить сессия ВС 26 августа. Комитет конституционного надзора СССР в своем заявлении не опротестовал действий советского руководства. Генеральные прокуроры СССР и России дело о путче возбудили не 19 августа, а, как видно из документов, — лишь 22-го…

Словом, в правомерность августовских событий поверил не только я, руководитель предприятия, а даже такие лица, как Александр Бессмертных, первый заместитель Генпрокурора СССР Васильев, первый зам. министра внутренних дел Шилов и другие, заявившие, что не видели и не находили ничего странного, противозаконного ни во введении ЧП (это разрешает Конституция и специальный закон), ни в образовании ГКЧП (данный орган также может быть создан президентом страны).