В-шестых, вспомним: какие документы были приняты новым руководством 18 августа — указ Г. Янаева, заявление… И так далее. Они появились в свет в 6 часов утра 19-го. Я же был впервые приглашен на заседание вице-президентом только в 14.00 в понедельник. Какое же отношение я имею к «государственному перевороту», происшедшему в ночь с 18-е на 19-е августа? Никакого! Ибо я даже не принимал участия в подготовке документов, их не подписывал, не был введен в состав ГКЧП.
Отсюда вывод: уголовных деяний я не совершал, в тюрьме меня держат исключительно по политическим мотивам!
Очевидно, меня заперли в «Матросскую тишину» потому, что я возглавлял крупную общественную организацию, которая с первого дня своего рождения (для чего и создавалась) занимала довольно жесткую позицию по недопущению развала государства, экономики, ухудшения жизненного уровня народа. Кое-кому это явно не нравилось, — и тогда, и сейчас. Я больше скажу. Моя позиция — проводить реформы на базе новых рыночных отношений — определилась много лет назад, раньше, чем об этом открыто заговорили в бывшем СССР. Например, еще в 1987 году я написал статью о переходе к рынку, но тогда наши газеты ее отказались печатать! Почему? Наверное, оттого, что я и мои коллеги по ассоциации исходили из иных посылок: рынок должен улучшать жизнь людей, а не уродовать ее, как сегодня. В этом ключе мы разработали и предложили правительству свою программу перехода страны к рыночным отношениям. 12–14 июня 1990 года (на специально созванной конференции по рынку, которая проходила в Свердловске) обсудили ее. Представители более 140 регионов страны поддержали эту программу. Что здесь дурного?
— Меня «взяли» в третьем часу утра 22 августа, по прилете из Крыма, в аэропорту «Внуково-2». И с той самой минуты, считаю, в отношении меня стали творить настоящий правовой беспредел.
Начну с того, что Иваненко, в ту пору — председатель КГБ России, арестовывал меня без предъявления санкции прокурора и составления протокола, что является грубейшим нарушением закона: ст. 54 Конституции СССР, ст. 52 Конституции России и ст. 11 УПК РСФСР. Постановление о своем аресте я увидел лишь в январе 1992 года — при изучении дела. И представьте: я, оказывается, отказался от ознакомления с вышеназванным документом! Нет, постановление об аресте мне не предъявляли в течение целого дня 22-го, когда я находился на территории санатория «Сенеж» Солнечногорского района Московской области, хотя еще утром представитель Прокуратуры РСФСР проводил у меня личный обыск в присутствии понятых. Я не увидел постановления и тогда, когда начались допросы. Его просто не было в природе!
23 августа, ночью, меня перевели в Кашинский изолятор Тверской области, а 26-го — в «Матросскую тишину». И пусть люди рассудят, законно ли я «живу» в тюрьме, ибо постановление об аресте в деле появилось вдогонку, позже, вместо протокола об аресте — справка о задержании, подписанная, кстати, не Иваненко, а работником МВД России аж… 18 марта 1992 года, то есть спустя семь месяцев после моего ареста!
— Нарушений действительно много. Возьмем только срок содержания под стражей. После двух месяцев, разрешенных законом, 23 октября 1991 года следственная бригада меня из тюрьмы не выпустила. 17 июня с.г. закончился срок содержания под стражей, разрешенный на период следствия санкцией Генерального прокурора России. 18-го, согласно статье 11 УПК РСФСР, я должен был выйти из заключения. Увы… Так что не верьте, что мы живем в правовом государстве!
— Самым тяжелым для тех, кто находится в этой тюрьме, является отсутствие пространства. А если знаешь, что не виновен, что сидишь незаконно, — трудно вдвойне. Ты тут бессилен, замурован, словно в склепе, нет дневного света — днем и ночью горит электричество.
Распорядок четкий: подъем в 6 часов утра, затем завтрак, прогулка (один час двадцать минут). В 10 часов начинается ознакомление с материалами дела в специально оборудованных кабинетах. Затем обед, ужин (между ними — свободное время), в 22 часа — отбой. Если проводится следствие, то до 18.00. Утром я обычно делаю зарядку — 40–50 минут, и на прогулке выполняю отдельные упражнения. В остальное же время работаю, много пишу.