Гладиатор

— Мы не можем, однако, ждать, пока император покинет наш мир по воле богов. Мне и без того кажется, что с какого-то времени его годы словно бы потекли вспять, — возразил Декрий Кальпурний, начальник римской пожарной стражи.

— Ничего удивительного, — рассмеялась Мессалина, — ведь он несколько раз в год ездит лечиться в Синуэссу, поместье, некогда принадлежавшее Цицерону. Вино и горячие ванны идут ему, похоже, на пользу.

— По дороге в Синуэссу с ним могло бы что-нибудь случиться… — заметил Санфей Трогус, один из телохранителей императора.

— В этом случае, если покушение окажется неудачным, твоя голова первой слетит с плеч под мечом палача, — вмешался Прокул. — Покушение вне стен города кажется мне связанным с необычайно большим риском. Опасность, что оно будет раскрыто, больше, а возможности скрыться гораздо меньше, чем в Риме, где нам известен каждый уголок.

— Вне городских стен не удалось устранить даже сына Агриппины, — хлопнув рукой по лежавшей рядом красной подушке, сказала Мессалина. — Он все еще жив и все еще может оспаривать право на наследство у меня и моего сына Британника. — При этих словах ее темные глаза словно вспыхнули огнем.

— Вспомните, — раздраженно проговорил Прокул, — как нелегко было нам незамеченными вернуться из Анциума в Рим. Повстречай нас хоть кто-нибудь, наше купленное такой дорогой ценой алиби оказалось бы совершенно бесполезным.

— Если вне города для этого нет возможности, значит, все должно совершиться в Риме, — сказала Мессалина. Молчание любовников привело ее в ярость. — Вы трусы! — Она пренебрежительно сощурила глаза. — Жалкие, ничтожные трусы. Вы хотите называться моими друзьями, — презрительно добавила она, — но при этом вы лишь рабы своей похоти. Ваши глаза горят от желания коснуться меня, прижаться к моим губам, поиграть в те игры, которым научила нас Венера, но никто из вас не готов пойти на малейший риск, не говоря уже о том, чтобы ради меня подвергнуть опасности свою жизнь.

— Божественная!.. — попытался Вергилиан успокоить разъяренную Мессалину.

— Да, божественная, — прошипела она, — но, кроме того, я еще и супруга императора Клавдия. Третья, к слову сказать. Я родила ему наследника трона и дочь, но тем не менее я не владычица. А сейчас я, оставленная своими друзьями, должна опасаться еще и того, что Агриппина, племянница императора, начнет оспаривать мои права.

Мессалина вскочила со своего серебряного ложа, стоявшего в самом центре покоя, и, завернувшись в накидку, зашагала к расположенному в глубине виллы перистилю — открытой сверху и окруженной колоннами площадке. На ходу она повторяла снова и снова: «Клавдий должен умереть… Агриппина должна умереть… Ахенобарб, сын ее, должен умереть!»

Вилла Мессалины, расположенная в одном из самых аристократических округов Рима, Целомонтиуме, поражала своими размерами. Мессалина арендовала ее как для того, чтобы без помех удовлетворять свои потребности нимфоманки, так и для того, чтобы пореже попадаться на глаза пятидесятивосьмилетнему Клавдию, на которого возраст уже явно начал накладывать свой отпечаток. Прежде всего, однако, она старалась избегать вольноотпущенников Каллистуса и Палласа, которые вместе с Нарциссом ведали всеми государственными делами. Любовником Мессалины числился из них только Нарцисс. Бывший раб, он за несколько лет стал одним из богатейших людей Рима. Его состояние оценивалось в четыреста миллионов сестерциев.

Вернувшись к гостям, Мессалина бросилась на ложе и, колотя руками по набитой мягкими перьями подушке, закричала:

— Никто из вас не будет иметь меня, никто не прикоснется ко мне, пока Клавдий не будет мертв!

— Мессалина! — упав на колени перед ложем, Сульпиций Руфус попытался поцеловать ноги возлюбленной.

Мессалина, однако, крикнула:

— Убирайтесь, кобели! Расходитесь по домам к своим скучным, полусонным женам или заплатите пару ассов за девку из лупанария! Пока Клавдий жив, здесь я вас видеть больше не хочу.

Пятеро мужчин безмолвно удалились. Мессалина встала и, дважды хлопнув в ладоши, прошла через перистиль к расположенному напротив входа кубикулуму, как у римлян именовалась спальня. Комната, выдержанная в бирюзовых тонах, была украшена настенной мозаикой, изображавшей берег Нила, поросший высокими стеблями папируса и лотоса. Единственное в комнате окно выходило на восток и было относительно маленьким для такой комнаты. Ложе также было самых обычных размеров — и комната, и ее обстановка служили только лишь для сна. С любовниками Мессалина имела дело на монументальном серебряном ложе, установленном в покое, где она принимала гостей.

В ответ на хлопок ладош госпожи в комнате появились две служанки и рабыня, занимавшаяся прическами Мессалины.

— Лициска собирается выйти, — сказала Мессалина.